Поднимается шторм. Снова нас заливает. Снова приходится вычерпывать воду, но на этот раз океан ленив, и мы не переутомляемся. Наши действия размеренны и неторопливы. Волна захлестывает нечасто, и, если это случается во время вахты Юлии, я поднимаюсь с постели, добросовестно тружусь около получаса, потом снова ложусь и засыпаю. У меня здоровый сон, и я не страдаю оттого, что ложусь, не раздеваясь, во всей “амуниции”. Об удобствах приходится забыть. В шторм не ляжешь раздетым на мокрое ложе… Если волна перемахивает через борт в мое дежурство, я терзаюсь из-за совершенной ошибки — неправильно выбранного положения лодки, и неохотно, но поднимаю сонную Юлию. Она берет в свои руки управление, а я ведро…
Фантазии Юлии
С нетерпением жду рассвета. Мне очень хочется, чтобы, проснувшись, Юлия рассказала одну из своих историй. Вспоминая ее подтрунивания над моими рассказами, решаюсь быть желчным и недоверчивым. Наступили долгожданные четыре часа утра, но вдруг все отодвинулось перед перспективой крепкого сна.
— Расскажешь мне свою историю, когда буду бриться, — пробормотал я, засыпая.
Утром Юлия показала мне исписанные листки бумаги и улыбнулась:
— Сочинила на вахте. Это было трудно, приходилось следить за волнами, и я боялась, что, если зальет, ты стал бы потом разъяснять мне причины моей лени и неумения держать вахту.
30 МАЯ, ДОНЧО Виски, лед и газированная вода
У нас хороший ход и легкая жизнь. Довольно пасмурно, поэтому мы не видим островов, мимо которых плывем. Сейчас должен появиться Тенерифе. Увидим ли мы его? А ведь в хорошую погоду снежные вершины острова видны с африканского берега.
Мы в десяти-пятнадцати милях от Тенерифе, но облака легли так низко, что мы видим только океан. Солнце почти не греет и едва угадывается за тучами. И вдруг неожиданно возникает вершина горы, пробившая крышу облаков. Как ни напрягаю зрение, не могу ничего различить ниже вершины. Все размыто туманом. А вершина словно покрыта белой салфеткой. Наверное, это последний снег, который мы увидим. Он заставляет еще раз вспомнить Болгарию, родную Витошу, на которую я три года собираюсь подняться, моих друзей-альпинистов. Думаю о том, что дочка еще не знает, что такое снег.
— Снег, Юлия!
— Снег в тропиках. Это не кажется тебе парадоксом? — спрашивает Юлия.
Остров, по-видимому, чудесный: внизу тропическое лето, наверху зима. Но меня уже не обольстить ничем: даже если по склону Тенерифе текла бы река из виски со льдом, смешиваясь внизу с потоком газированной воды, то и тогда я не остался бы на этом острове.
Только на Кубу! Курс 180°!
Я боюсь скрытых туманом скал, самого тумана и обманчивого солнца. Но острова все же расположены далеко друг от друга, и я уверен, что днем проведу между ними “Джу” легко, как коня под уздцы.
А что будет ночью? Врежемся в скалы?
Делаю расчеты, поругивая течение и с благодарностью думая о лаге.
— Ну, какую историю ты придумал?
— Никакой, почитаю дневник.
— В Софии сейчас все спокойны, мы ведь только-только отплыли.
— Да, одна спокойная неделя для них. Получат сто десять открыток и пока не будут волноваться. А через месяц начнется тревога, ожидание известий.
Фантазии
Полистал дневник первой своей экспедиции и в записях того времени нашел лишь одну дельную мысль: “Первый раз в жизни пятнадцать дней буду жить без денег, не взял с собой ни единой стотинки. Впервые не придется тратить денег. Есть что-то исключительное в ситуации, когда деньги потеряли цену”.
— Пять лет назад я был довольно скромной личностью.
Юлия задумчиво слушает меня. Дневник вызвал рой воспоминаний. Это было начало моей карьеры путешественника. Сейчас оно не кажется мне очень значительным, но его сопровождало неповторимое чувство первооткрывателя.
— Юлия, как ты думаешь, может быть шторм еще тяжелее?
Погода портится. Небо ясное, но ветер нагоняет высокую волну. Все предвещает знакомую до одури предштормовую обстановку.
31 МАЯ, ДОНЧО Гримасы
После скверной ночи проверяю курс. Сейчас наша цель выйти точно на 20° сев. широты и 30° зап. долготы. Дальше будем двигаться строго на запад, чтобы кратчайшим путем достигнуть Сантьяго-де-Куба.
Пассат пытается столкнуть нас на юг, но мы сопротивляемся этому частой сменой галсов. При сильном ветре нам легко справляться с парусами. Но примитивная оснастка лодки дает о себе знать, мы часто дрейфуем, а при полном ветре грот принимает такое положение, что основная сила ветра не используется, не помогает движению.
Планктон стал основным блюдом нашей скудной трапезы. По-видимому, он не оказывает на нас отрицательного воздействия, ибо мы чувствуем себя сносно, однако обеды и ужины мы успели возненавидеть. После каждой чашки планктоновой бурды лица перекашиваются в страдальческой гримасе. Попадающий в сеть планктон красноватого оттенка, который мы почему-то считаем ядовитым, сразу же выбрасывается за борт.
Все время слушаем Лас-Пальмас. Его и вездесущий Люксембург, который слышно не хуже, чем в Софии.
Мы не используем пока двойные стаксели. Жду хорошей погоды, чтобы смонтировать их. Как-то они себя будут вести? Мы будем первыми болгарами, которые поплывут по морю с двойными стакселями. В Черном море их не применяют — расстояния малы, да и ветры изменчивы.
Моя очередь рассказывать историю, но я ничего не сочинил. Решаюсь схитрить:
— Юлия, твоя очередь.
Она начинает без сопротивления. У нас сейчас все делается ритмично, и нам все нравится. Ловлю себя на том, что жду своей вахты и хочу блеснуть четкостью работы. Мае обоих постепенно охватывает лихорадка соревнования. Каждый старается быть лучшим.
В голове у меня есть интересные темы, но я применяю выжидательную тактику.
Пускаю в оборот документы прежних экспедиций, жду, когда Юлия выдохнется, чтобы рассыпать перед ней драгоценные перлы моей новой блестящей серии.
1 ИЮНЯ, ЮЛИЯ Лодка вместо квартиры
Однажды Дончо вернулся домой в очень возбужденном состоянии.
— Юлия, надо достать четыреста левов.
Мы перебираем с ним всех наших друзей — человек двадцать — и приходим к печальному выводу, что сейчас не у кого занять эти деньги.
— Придумала! — вдруг кричу я. — У нас же есть взнос за квартиру на пять лет вперед, давай заберем его, а потом внесем снова.
Дончо расцеловал меня, назвал великим финансистом, и тут только я сообразила, что не спросила, зачем ему нужны эти четыреста левов.
