— Забавно? — воскликнул Смок. — Да если мы с вами доберемся до дна озера, то Рокфеллер по сравнению с нами будет нищим!
— Но оно ведь ваше, — заметил Карсон.
— Так что же, приятель? Поймите, подобной заявки не было за всю историю золотоискательства. Здесь хватит и вам, и мне, и моему компаньону, и всем нашим друзьям. Если свалить Бонанцу и Эльдорадо в одну кучу, то они будут не богаче, чем здешние пол-акра. Задача в том, как осушить озеро. Это будет стоить миллионы. Одного я боюсь. Здесь так много золота, что, если мы не будем регулировать выход его на мировой рынок, оно окончательно обесценится… демонетизируется, как говорят…
— И вы говорите мне… — Карсон онемел от изумления.
— Я рад, что встретил вас. Понадобится года два и все наши деньги, чтобы осушить озеро. Это осуществимо. Но для этого потребуется поставить на работу все население страны, всех, кто захочет работать, за плату. Нам нужна армия рабочих, и как раз сейчас мы нуждаемся в подходящих людях для основного ядра. Согласны войти в нашу группу?
— Согласен ли я? А вы разве не видите? Я уже до такой степени чувствую себя миллионером, что начинаю побаиваться перехода через этот ледник. Было бы весьма некстати сломать теперь себе шею. Хотел бы я иметь побольше таких шипов! Я как раз вколотил последний из моего запаса, когда вы подошли. А ваши как? Покажите-ка!
Смок поднял ногу.
— Подошва гладкая, как каток! — воскликнул Карсон. — Вы, верно, здорово побродили. Подождите минутку, я выдеру для вас несколько штук моих шипов.
Но Смок воспротивился.
— Сойдет и так, — сказал он, — у подножия ледника у меня припрятано около сорока футов веревки. Мы с приятелем уже однажды пользовались ею при переходе через ледяной мост. Переход нетрудный.
II
Но подъем был мучительно тяжел. Солнце ослепительно сверкало на поверхности льда, и путники карабкались вверх, обливаясь потом, задыхаясь и выбиваясь из сил. Попадались места, изрезанные вдоль и поперек бесчисленными расщелинами, и после часа мучительного и опасного карабкания они продвигались вперед не более чем на сто ярдов. К двум часам пополудни они добрались до большой лужи посреди льда. Смок предложил сделать привал.
— Приложимся-ка к этому вяленому мясу, — сказал он. — Я все время был на голодном пайке, у меня дрожат колени. Самое худшее уже позади, мы можем отдохнуть. Через триста ярдов мы доберемся до скал — путь довольно легкий, если не считать двух подлых небольших расщелин и одной большой, по которой мы спустимся. Там есть скверненький ледяной мост; но мы с Малышом все-таки справились с ним.
Уничтожая вяленое мясо, спутники ближе знакомились друг с другом; Энди Карсон разоткровенничался, и Смок узнал историю всей его жизни.
— Я знал, что найду озеро Неожиданностей, — говорил Карсон с набитым ртом. — Я должен был найти его. Я проворонил Французскую Гору, и Большой Скукум, и Монте-Кристо, так что мне оставалось — либо озеро Неожиданностей, либо полный прогар. Поэтому я здесь. Моя жена знала, что я доберусь. Она — молодец, огонь, завоевательница с головы до ног, единственная для меня женщина; чистая голубая кровь и никаких примесей. Никогда не вешает носа, хватка у нее мертвая и все такое. Взгляните-ка.
Он открыл часы: на внутренней их крышке была наклеена маленькая фотография белокурой женщины. По обе стороны улыбались два детских личика.
— Мальчики? — спросил Смок.
— Мальчик и девочка, — гордо ответил Карсон. — Мальчишка старше на полтора года. — Он вздохнул. — Они могли бы быть постарше, да нам пришлось ждать. Жена, видите ли, была больна. Легкие. Но она ни за что не хотела сдаваться болезни. Разве мы имеем понятие об этих штуках? Когда мы поженились, я работал конторщиком на Чикагской железной дороге. Вся ее родня была больна чахоткой. В те времена врачи знали не бог весть как много. Говорили, что это наследственное. Передавалось, дескать, из поколения в поколение. А люди просто заражались друг от друга, сами того не зная. Думали, что родились с этим. Судьба. Первые два года мы жили вместе с ее родными. Я не боялся. В моей семье отроду не бывало чахотки. Вот я и схватил ее. Тогда я призадумался. Стало быть, это заразно. Я схватил ее оттого, что дышал одним с ними воздухом.
Поговорил я с женой, турнул домашнего врача и пошел к опытному специалисту. Он сказал мне то, до чего я и сам додумался, и прибавил, что самое подходящее для нас место — это Аризона. Мы снялись и покатили — ни денег, ничего. Нанялся я в пастухи — овец пасти, а ее оставил в городе — в «легочном городе». Битком набит был легочными.
День и ночь находясь на чистом свежем воздухе, я стал уже поправляться. Иногда я проводил в степи целые месяцы. И каждый раз, когда возвращался в город, находил ее все в худшем состоянии. Никак не могла она выкрутиться. Но мы уже кое-чему научились. Я вытащил ее из этого города, и она отправилась пасти овец вместе со мной. Четыре года подряд, летом и зимой, в холод и жару, в дождь, снег, мороз и прочее такое — мы ни разу не спали под крышей и все время кочевали с места на место. Вы бы посмотрели на нас тогда — коричневые, как жареные кофейные зерна, тощие, как индейцы, заскорузлые, как недубленая кожа. Потом мы решили, что выздоровели, и махнули в Сан-Франциско. Оказывается, поторопились. На второй месяц мы опять харкали кровью. Полетели назад в Аризону, к овцам. Еще два года такой жизни. Полное излечение. А семья ее вся вымерла. Не хотела слушаться нас.
Тогда мы окончательно распрощались с городской жизнью. Болтались по тихоокеанскому побережью. Приглянулся нам Южный Орегон. Поселились в долине реки Рог, развели яблочный сад. Там на яблоках можно здорово разбогатеть, только никто пока об этом не знает. Добыл я себе там кусок земли — в рассрочку, конечно, — по сорок долларов за акр. Через десять лет каждый акр будет стоить пятьсот.
Оказывается, мы опять поторопились. Нужны деньги, а у нас, знаете ли, ни цента, чтобы начать. А тут надо строить дом и амбар, покупать лошадей, плуги и все такое. Жена нанялась на два года учительствовать в школе. Потом родился мальчик. Вы бы посмотрели на яблони, которые мы посадили, — сто акров засадили ими, теперь это уже крупные деревья. Но дохода мало; все шло на уплату по закладной. Вот я и попал сюда. Жена тоже отправилась бы, если бы не ребята и деревья. Она работает там, а я тут, первоклассный миллионер в будущем!..
Карсон посмотрел блаженным взглядом на зеленую полоску воды за искрящимся на солнце льдом у далекого берега озера, в последний раз взглянул на фотографию и пробормотал:
— Она — замечательная маленькая женщина. Удивительно цепкая! Ни за что не хотела умирать, хоть от нее остались кожа да кости, когда она отправилась пасти овец. О, она и сейчас худенькая! Никогда не будет жирной. Но это чудеснейшая худоба, какую мне когда-либо приходилось видеть, и когда я вернусь и деревья начнут приносить плоды, а ребята станут ходить в школу, мы с ней отправимся в Париж. Я-то не бог весть какого мнения об этом городе, но она мечтает о нем всю жизнь.
