чем после долгих мытарств появиться при дворе российского императора.
А вообще в Африке было немного стран, которые интересовали бы так наших соотечественников, как Эфиопия. Пожалуй, лишь об Египте и Южной Африке знали не меньше. Издавна русским людям импонировало то, что в далекой Африке, населенной, по тогдашним представлениям, «дикими народами», есть христианская страна, да к тому же еще и православная. Действительно, еще за четыре столетия до того, как киевляне собрались у Днепра для обряда крещения, цари Эфиопии строили богатые храмы во славу Иисуса Христа.
С именами русских офицеров Л. К. Артамонова и прежде всего А. К. Булатовича связаны исследования в конце XIX в. малоизученных областей Эфиопии. Тогда же состоялось и открытие в АддисАбебе первого русского посольства в странах Тропической Африки, и сбор по всей России пожертвований для отправки в Эфиопию медицинского отряда. С тех пор одна из улиц эфиопской столицы носит название «Русская».
Ну, а с чем связано название этой страны в еще более позднее время, во времена наших отцов и, сейчас, у нас?
Скорее всего вспомнятся газеты 30-х годов, Лига наций, выступления наркома иностранных дел М. М. Литвинова. Тогда много писали о трагедии Эфиопии. Сначала Эфиопии, а потом Испании, двух первых жертв пробовавшего свои силы мирового фашизма. Борьба населения Эфиопии стала близким делом многих народов. Для остальной Африки — это была схватка последней свободной страны континента за право оставаться независимой.
Какой же стала Эфиопия в 70-е годы нашего столетия, что представляет собой она в наши дни?
Стало уже привычным, говоря об Эфиопии, называть ее страной парадоксов. Действительно, почти трехтысячелетнее независимое развитие — и чудовищная социально-экономическая отсталость. Богатое культурное наследие — и почти поголовная неграмотность и невежество. Разнообразие благоприятных природных условий — и невообразимая бедность.
Но эта, кажущаяся на первый взгляд парадоксальность находит свое объяснение, если проследить за развитием этой страны за последние несколько десятилетий.
Да, Эфиопия не испытывала, подобно другим африканским странам, колониального порабощения. Но сохранявшаяся там вплоть до недавнего времени феодальная система правления играла роль внутреннего колонизатора, задерживавшего развитие страны. Погруженная в летаргический сон, Эфиопия отставала от остального мира на несколько веков. Ее соседи, в недавнем прошлом колонии, добивались первых успехов, но ничего не менялось в древней империи, которая превратилась в одну из беднейших стран мира.
Существовали как бы две Эфиопии. Одна, обращенная к внешнему миру, была парадным фасадом, за которым скрывалась другая Эфиопия. Первая включала в себя богатые исторические традиции страны, видное место, занятое ею на политической карте континента. Частью этого фасада была и личность императора Хайле Селассие I, около 58 лет занимавшего трон страны.
За сверкающей витриной скрывались невежество, коррупция, деспотизм властей, невообразимая бедность. Очевидцы рассказывают, что накануне приезда в столицу высоких гостей из-за рубежа кое-где поспешно возводились высокие красивые заборы. Их цель — скрыть полуразрушенные жилища нищенствующего населения. Как здесь не вспомнить потемкинские деревни России правления Екатерины II!
Не случайно американский писатель Пирс Пол Рид, стараясь показать как можно больший контраст между богатством и нищетой, помещает героев своего произведения на время в Эфиопию. Дочь американского ученого-миллионера впервые начинает задумываться о социальном неравенстве, наблюдая жизнь эфиопского городка. «Вдоль всех улиц города, у стен домов, в пыли сидели нищие: изможденные люди в язвах протягивали слабые, трясущиеся руки; туберкулезные ребятишки; младенцы на коленях у иссохших матерей, покрытые гнойниками лица и тучи мух над обнаженными телами» (Пирс Пол Рид, Дочь профессора, М., 1974, стр. 105).
В стране были неминуемы перемены, назрел социальный взрыв. Это стало ясно многим. Но наступление его предсказывали не раньше, как после смерти императора Хайле Селассие I. Уж очень непоколебимой казалась фигура этого монарха, в глазах внешнего мира он являлся как бы олицетворением всего того, что составляло образ Эфиопии. Но гром грянул раньше. В стране все больше становилось людей, осознающих, что феодальный режим в Эфиопии прогнил. Среди них были и военные. Некоторые из них обучались за границей, где имели возможность сравнивать положение у себя на родине с положением в других странах.
Кульминацией нараставших событий было низложение 11 сентября 1974 г., в канун эфиопского Нового года, императора Хайле Селассие I. Несколько позднее, в ходе расследования, выяснилось, что престарелый монарх за годы своего правления постоянно откладывал огромные суммы в швейцарском банке. Судя по всему, правитель одной из самых бедных стран мира оказался одним из богатейших людей своего времени.
В конце 1974 года военные обнародовали свою программу по развитию страны, которая поначалу показалась просто неправдоподобной. Было заявлено об избрании Эфиопией социалистической ориентации развития. Эфиопия и социализм. Уже одно сочетание этих двух слов способно поразить воображение. Страна, название которой было в недавнем прошлом чуть ли не синонимом феодализма, и желание использовать опыт развития социалистических стран.
Сейчас уже ясно — старому пришел конец. Эфиопия все стремительнее выходит из состояния летаргии, в котором так долго пребывала.
В Польше книга Мариана Брандыса вышла задолго до бурных событий 1974 года. И вызвала она у читателей скорее всего привычные, ставшие уже чуть ли не каноническими ассоциации. Это как раз те увлекательные события из истории Эфиопии, о которых упоминает польский автор. Когда же книга сойдет с печатных машин в нашей стране, слово «Эфиопия» будет ассоциироваться у советских читателей и с теми глубокими переменами, которые переживает сейчас эта древняя страна.
В Хартуме без пана Беганека — Отъезд из Судана и разговор с Павлом — Павел — это настоящий Бвана Кубва — Встреча в каирской кофейне Гроппи — Очень странный отпуск моего друга— Мы отправляемся в новое путешествие
Пан Беганек, он же Укротитель леопардов и Великий первооткрыватель, покинул столицу Судана — Хартум — внезапно и в великой спешке, чтобы занять новую должность в Норвегии, о которой ему сообщили телефонным звонком из Каира. Я же и мой старинный школьный товарищ Павел, прозванный Бваной Кубвой (Большой господин), задержались в Хартуме еще на десять дней.
Это было скучное, томительное время. Павел совершенно обо мне забыл. Он заканчивал свои дела с суданскими коммерсантами и весь день бегал как одержимый с одних переговоров на другие. Вечерами он возвращался в гостиницу настолько усталый, что тут же засыпал — даже при включенном на предельную мощность вентиляторе. Его общение со мной сделалось прямо-таки невыносимым. Он поминутно хвастался своими подвигами во имя процветания польской торговли, а меня третировал, называя всех журналистов бездельниками.
Мало было радости и от моего
