Промышляют они бобров и нерп таковыми ж носками, но по большей части сонных и иногда на льдах случившихся. Имеют у себя особые луки и стрелы, но рыбу добывают теми же носками, каменными по воде делаемыми запорами и небольшими сетками. Женский пол одеяние носит такое, как и мужчины, волосы чешут деревянными гребнями рядом и завязывают оные пучком, нижнюю губу прорезают вдоль во весь рот и закладывают прорез деревянной штучкой, сделанной наподобие ложки, длиной дюйма в два, а шириной полтора. В ушах прокалывают по пяти и по шести дырочек, а некоторые и подбородок вышивают.
Тип женщины-тлинкитки с острова Баранова
Сей народ закона никакого не имеет и ничему не поклоняется, почитает же несколько птицу – так называемого ворона и удостоверяет, якобы они от него суть рождены176. При шаманствах, какие у них бывают, сей ворон в случае нужды призывается, от него требуется некоторая помощь, которую будто бы они и получают, для чего, в знак его милости к ним, делают они в его подобие из железа примерные вороньему носу с медными бровями штучки, кои содержат при себе не только при походах и играх, но и везде возят, через что, как от них замечено, воображают они себе великое вспомогательство и подкрепление в здоровье. Народы они нравом грубы и к воровству склонны, умерших своих они, не зарывая в землю, сжигают; потом, пепел и оставшиеся кости сложив в сделанный для того ящик, поставляют на срубленных так называемых ими лазабах. Торги производят в мирное время к востоку с чичханцами, а к западу – с угалахмютцами и чугачами, с 1786 же года – и с приходящими европейцами. Жадно меняются на разное платье, железо, котлы и кубы; другие же вещи, как-то одекуй и бисер, не столь принимают охотно.
С самого начального прибытия к ним галиота и до ухода его каждодневно приезжали они на больших и малых байдарах со своими женами и детьми и производили мену на морские и речные бобры, разные бобровые лоскутья и хвосты, выдры, росомахи, соболи, бобровые, собольи, куньи и росомашьи плащи, шерсть баранью и своего рукоделия плетешки шерстяные и на пестрые коренные и травяные мешочки, получая из судна за свои бобры и плащи тюневую разного сорту китайку177, кубики178, холстовые и прочие рубахи; а за другие звериные кожи и вещи – голубые и красные сережные корольки и голубой бисер. При крепкой и непостоянной их торговле действует между ними жадность к получению себе за свои товары российских сколько можно больше, для чего они при промене каждой вещи требуют неотступно наддачи. У них видели европейские топоры, у коих обушник узкий и высокое острие; по примечанию же должно быть сим вымененным из приходящих иностранных судов, поскольку островитяне здешние объявили, что нынешней весной 1788 года приходило к ним трехмачтовое судно и стояло не в дальнем от бухты расстоянии в островках, где, застрелив из пистолета одного бывшего у судна островного мужчину, ушло в море.
Между прочих товаров, какие народ сей променивал на галиоте, представлено от одних для продажи два мальчика, лет около двенадцати; один из них полоненный кенайцами из коняг, прежде занятия еще острова Кыктак под компанию; он продан был чугачам, а от них угалахмютцам и, наконец, достался к колюжам, имя ему Нояк-Коин. Из-за того, что сей мальчик знает твердо колюжский и коняжный разговоры, куплен он был на судно у продавщиков за данное им четырехфунтовое с четвертью железо, один большой королек и за три сажени бисеру. Как вступил он в судно, то и употребляем уже был толмачом разговора тутошних островитян. Другой мальчик чичьханского роду, имя ему Нахусейнацк, знает чичьханский и колюжский разговоры, и хотя сей покупаем и не был, но островитяне отдали его на судно добровольно, взяв к себе вместо него одного, на судно пришедшего, чугачу, который, сколько было приметно, и сам, по непривычке к плаванию на судах, охотно желал у островитян остаться, представляя в резон, что якобы он живал и без того поблизости островитян у колюж и угалахмютцев; упомянутый же чючханец, как то после о нем сказано будет в своем месте, когда вояжировал уже на судне, то показывал оному многие речки и бухту Лтуа.
Июня 15-го числа, когда прибыл здешних народов колюж тойон Илхаку на судно и вошел в каюту с бывшим при нем художником, пишущим разные штучки на деревянных досках и на других вещах красками, из натуральных составов сделанными, с тем самым, который до того и без тойона многократно бывал на судне, то, высматривая имевшиеся в каюте портреты, настаивал, чтобы и еще об них хорошенько и обстоятельно растолковано ему было, и хотя пред сим не упущено было внушать оному тойону и подвластным его народам о лицах, изображаемых теми портретами, однако ж желание тойона и опять удовлетворено изъяснением следующим: портреты представляют: один ее императорское величество самодержавнейшую и всемилостивейшую великую российскую государыню, иные императорских всероссийских наследников великого государя и супруги его великой княгини, а другие также наследных по них великих государей и князей, что власти сих особ повинуются многочисленные народы, в обширной Российской империи обитающие. Тойон выслушал такое изъяснение; было замечено в нем внутреннее удивление и внимание к оному. После того продолжаемо было в наставление ему, что российские государыня и великий ее наследник есть всемилостивейшие. Они, низливая от щедрот своих для верноподданных им народов неисчетные к спокойствию их благодеяния, неусыпное имеют попечение и обо всяком племени людей, жительствующих вблизи обширных российских границ, еще не защищаемых, на такой конец, дабы преподав и им всевозможные к благосостоянию их способы, видеть потом жительства их в совершенном спокойствии и изобильных удовольствиях; что защита и покровительство российское над той страной, которая воспользуется оным, столь тверда и непоколебима, что никто из иностранцев не отважится причинить такой покровительствуемой стране никакого озлобления; а как сей же тойон удостоверен был и о том, что вся американская часть земли и морских островов давно уже защищается Российской державой, то, к лучшему для него о сем уверению, представлен тут был один медный российский герб, и по пристойному сему случаю приветствии вручен оный был тойону с тем, дабы носил он его сверх своего платья на груди и защищал как себя, так и подвластные ему народы колюж от приходящих иногда к ним иностранных судов.
Местное пребывание здесь галиота доказало, что островитяне здешние не так ограничены строгостью от своих тойонов, почему и оставить сей герб на пристойном у гавани месте казалось опасно. Подтверждено же упомянутому тойону, дабы он хранил его со всякой бережливостью и, при случае прибытия сюда иностранцев, показывал бы им оный, как того требует верноподданническая к Российской державе его обязанность. Тойон, по выслушании всего вышеописанного, приняв тот герб с великой радостью и удовольствием, уехал в свое жило.
16-го числа сей же тойон прибыл и паки на судно с двумя старшинами и врученный ему герб имел уже пришитым на своем бобровом плаще красным стамедом179, который перед тем был им из судна выменен. Он по некотором приветствии убедительно просил, чтобы для незабвенной памяти о великом российском наследнике дать ему один из портретов, видимых им в каюте; и как сие желание его удовлетворить было можно без большого затруднения, потому что на судне имелось два эстампа одного портрета, то, по рассмотрению управляющих судном, и приготовлен был один, величиной в лист печатный, эстамп, подклеенный белым холстом. Прежде отдачи его тойону сделали на нем российским и немецким диалектами таковую подпись: «государь царевич и великий князь Павел Петрович, наследник всероссийского престола, владетель герцогства Шлезвиг-Голштинскаго». А сверх того подписали следующее: «1788 года июня месяца в заливе, называемом по-иноверчески Якутат, компании Голикова и Шелихова мореходы штурманы Герасим Измайлов и Дмитрий Бочаров были на одном галиоте «Трех Святителей», в числе сорока человек, где через ласковость и дружелюбное обращение с тойоном Илхаки и подвластными ему народами колюжами имели знатный торг, а напоследок склонили их под защищение и покровительство Российского императорского престола, что, в знак сего оставляя показанному тойону российский медный герб и сей изображающий российской короны наследника его императорского высочества печатный эстамп, подтверждается всем приходящим сюда на российских и иностранных судах с сим тойоном поступать благосклонно и ласково, с приличной только для себя предосторожностью, и что означенные штурманы, простояв здесь со своим галиотом с 11 по 21 июня, никаких от тойона и народов его худых поступков не приметили и ушли в море благополучно».
По совершении таковых надписей на эстампе отдали оный тойону, который, приняв его с великой радостью и, по обыкновению своему, с некоторым восторгом и криком, представил в знак своего к России повиновения одну, наподобие вороньего носа, железную штучку, за божество у них почитаемую, мешочек из трав плетенный пестрый, шесть бобровых парок и две доски, расписанные красками, одну кожаную, а другую – деревянную, имеющую в себе небольшие камешки. А затем, побыв довольно на судне, уехал на байдарах со старшинами в свое жило. Как выше упомянуто, что галиот стоял в заливе здешнем по 21 июня, сколь за произведением в действие учиненного с колюжами согласия и торга, тем не меньше и для приуготовления нужного работным свежего корма; ибо островитяне уверяли, что в сей залив приходит во многом количестве разных родов рыба, то здесь объясняется следующее. 18 июня в устье самого залива со входу в оное с моря, у лежащего подле него на левой стороне каменистого обширного, вышиной в аршин подножия и близ оного четырех также немалых камней, прямо на возвышенной от них между двумя логами горе, оконечностью сих логов объемлемой, под последней вверх оной немалой с сучьями еловой лесиной под корнем ее, с горы растущим, положена в двух глиняных кирпичах одна медная, с надписью под № 9, доска. От сей лесины стоит другая, на северо-восток 47.00 наклонная на левую ложбину лесина, пред ними же к морю небольшой ольховник, а далее по горе видим был еловый и листвяничный лес, соединяющийся с кустами разных родов малого и колючего дерева.
