Наконец, с усилием оторвавшись от дурбаров, нессеров, дрожавших перед ним раджей, а главное, от излюбленных им тигров, маркиз Рипон направил свои стопы в Лахор. С утра 10 ноября все в городе и за городом пришло в волнение. С рассвета уже полисмены и экстренные почтальоны на верблюдах развозили приезжим постановления полиции на этот высокоторжественный день. Ввиду огромного числа слонов, назначенного для вице-королевской процессии, частным экипажам дозволялось проезжать лишь по глухим переулкам. Тот, кто желал присутствовать на дебаркадере железной дороги по прибытии его вице-величества и представлении ему магараджей, обязан был явиться с билетом ровно в 2 часа пополудни, хотя вице-королевский поезд ожидали только в пять. Приняв это распоряжение сперва с ворчанием, мы впоследствии почувствовали большую благодарность властям: трех часов оказалось еле достаточным для того, чтобы хорошо разглядеть эту необычайно фантастическую картину!..
Подъехав ровно в 2 часа к барьеру дороги, ведущей к обширному двору вокзала, построенного за городом, мы нашли уже всю огромную площадь и пустыри за нею битком набитые народом. Кавалерийские полки, исключительно из европейцев, обрамляли с артиллерией весь горизонт в виде подковы, перед ними стояла построенная в шеренгу инфантерия, а перед этою человеческою стеной красовались жиденькие батальоны солдат из войск независимых раджей. В этом замкнутом в полверсты в диаметре пространстве теснились бесконечные вереницы слонов с башнями, паланкины и верховые лошади магараджей; затем целое волнующееся море различных разукрашенных народностей.
Оставив экипаж за барьером, нам пришлось пробираться между слонами шаг за шагом и с некоторою опасностью для наших туалетов, а что вышло еще опаснее, между ног лошадей и верблюдов. Слон – существо велемудрое и весьма осторожное. Он ни за что не наступит на живое существо, хотя бы то была букашка, если только он заметит ее вовремя; подняв свою мясистую морщинистую ногу, он глубокомысленно уткнет хобот в землю и станет спокойно ожидать, пока она выползет из-под ноги, а уже затем только, фыркнув, установит свое прерванное равновесие. А верблюд – существо и глупое и грязное. Так и в этом случае: в то время, как слоны, пыхтя, тяжело сторонились от нас, богопротивные верблюды оплевали нашу компанию… Туземные мистики пребывают в полной уверенности, что в слонах обитают души браминов, считающие тяжким грехом лишить жизни даже клопа; а в верблюдов переселяются лишь одни низкие души магометан…
Не легко было пробраться среди этой толпы. К счастью, в нашей компании находились мистрис У. – жена гусарского капитана, полк которого участвовал в церемониале, да один из влиятельнейших железнодорожников рая туземцев.
Добравшись с величайшими усилиями до главного подъезда, наш железнодорожник сунул нас предварительно в каморку кассира, а сам пошел на верхнюю платформу приготовить нам места на переброшенном над поездами мосту. Оттуда публика, не смешиваясь с туземными принцами и не мешая распорядителям и властям, могла видеть, вися на три аршина над платформой, все, что на ней происходит. Пока же, сидя у окошечка, выходящего на крыльцо подъезда, мы имели довольно времени налюбоваться на беспрестанно подъезжавших раджей и, конечно, не теряли времени глазеть на диковинное зрелище…
Пред нами огромный двор, наполненный разряженными «царскими» слонами. В длинных до земли попонах из золотой парчи, вышитой жемчугом и драгоценными каменьями, с золотыми, украшенными изумрудами, кольцами в огромных хлопающих ушах и на конце хобота, с пучками великолепнейших магнолий и страусовых перьев на голове и у корня хвоста, эти дюжие животные представляли для нас, невинных западников, самое оригинальное, диковинное в мире зрелище… За одною слонихой необычайного роста бежал ее слоненок, несущий на спине длинную лестницу из чистого серебра, по которой его хозяин раджа, готовясь садиться в башню, влезал на его гигантскую родительницу. Слонов во дворе было так много, что не было возможности разглядеть даже половину. Некоторые из хáуд были закрыты от солнца красными бархатными занавесками с богатою золотой вышивкой, тогда как сами слоны буквально исчезали под чапраками из такого же бархата, с золотыми вышитыми на нем цветами; каждая из попон стоила в Индии, где ручная работа почти ничего не стоит, от 5 000 до 10 000 рупий! У многих слонов их умные, важные лица были разрисованы геометрическими фигурами, линиями и звездами, перемешанными с астрологическими знаками, от дурного глаза. Почти у всех на толстых ногах красовались дорогие браслеты из золота, серебра и драгоценных камней, а на конце клыков были надеты золотые шарики, величиною с яблоко, у других весь лоб до глаз и крестец были покрыты золотою сеткой с каменьями. На слоне магараджи Кашмирского было навешено на 250 000 рупий одних драгоценностей! Его колье из чистого золота, ниспадающее на всю грудь слона бесчисленными монетами, и в несколько аршин в окружности, охватывало его толстую шею кольцами величиною в московский бублик; а его махут (возница), сидящий между ушей животного, словно человеческая бородавка, колотил его голову острою булавой из чистого золота, украшенною бирюзой и крупным жемчугом. На каждом слоне была или башня или же открытое сидение в виде двухместного задка фаэтона. Хауда на вице-королевском слоне, самом огромном изо всех слонов на дурбаре, была из чистого серебра с золотыми украшениями и стоила казне 25 000 рупий…
Касательно невежливых «кораблей пустыни», их было гораздо меньше, нежели слонов, но и эти горбатые существа были не менее разряжены. У одного оба горба были покрыты парчой, вышитою шелками и жемчугом; на уродливой морде сияла узда с золотою насечкой, а на макушке красовалась золотая коронка. У магараджи Путтиалы был целый артиллерийский верблюжий полк. Как животные, так и их ездоки, одеты в красные с желтым мундиры и чепраки. Говорят, что этот полк из самых полезных и бравых. Каждый артиллерист имеет пред собою длинную винтовку, приделанную к передней шишке седла на вертлюге и крутящуюся по всем направлениям. По словам очевидца, бомбардир, сидя верхом между двумя горбами, заряжает и стреляет из этой винтовки с удивительной быстротой и великим риском прострелить голову своему верблюду.
«Эти послушные животные, – описывает офицер, видавший их в деле, – движутся учащенною рысью, один за другим, далеко вытянув вперед шею, словно гонимое мальчиком стадо глупых гусей. Но при первом тихо произнесенном их седоком слове верблюд останавливается как вкопанный, и, услышав в двух вершках от головы свист пули и выстрел, он снова пускается во всю прыть, делая по пятнадцати миль в час».
