Врут все, которые говорят, что тюлень на льду беспомощен. Я потом слышала, что морж с белым медведем драться может. Ну и нерпа со мной дралась. Дралась на равных. Дорого дался мне этот бой. Впервые в жизни у меня рукопашная такая вышла. Но все-таки я не упустила ее в воду… не упустила!
Шкуру нерпы мне потом пришлось зашивать местах в двадцати. Я требовала, чтобы Алеша зашивал, а он уверял, что это женское дело. Ну, я зашила. Всем ребятам шапки сделала. Красивые вышли.
А я с синяками ходила… Тело ныло, словно меня дубинами били.
Но обратно я шла уже без всякого страха, хоть и луна и льды прежние были.
— Катя умолкла, — продолжал свой рассказ Борис Ефимович. — Маша смотрела на нее, не спуская глаз, подперев кулачком подбородок. Помню, в мою сторону она оглянуться боялась.
Я выбил трубку и сказал: «Славный у вас, Катя, поединок был… с самой собой! Потому и полярницей настоящей стали».
Один из слушателей заметил: «А верно Катерина Алексеевна сказала: каждый из нас о таком пережитом страхе может вспомнить. Без того полярником не становишься».
Я ответил: «Это, конечно, верно. Каждый мужчина тоже такие страхи переживал. Только вот, пожалуй, мужчина об этом никогда бы не рассказал».
Тут все рассмеялись, но со мной согласились.
Потом попросили меня что-нибудь рассказать.
Что ж, у капитанов всегда найдется, что рассказать. Откашлялся я, затянулся трубкой и говорю: «Сегодня мы крепко поработали, сразу весь уголь на берег перетаскали».
Вижу — Маша моя краской наливается. А я продолжаю: «Не всегда так удачно получается. Бывает, что к острову и не подойдешь, выгрузку ведешь на ледяной припай. А уйти порой приходится раньше, чем успеют полярники уголь на берег перетаскать. Подует ветер, шторм начнется — отломит льдинку вместе с топливом и… поминай, как звали!»
«Неужели бывают такие случаи?» — спросил кто-то.
«Бывали», — ответил я.
«И полярники зимовали без топлива?»
«Всякое случалось, — продолжал я. — Например, на острове Врангеля… Не могли туда пройти корабли. Вот полярники и прозимовали две зимы без топлива. Могли улететь, да не захотели. А в другом месте, отсюда неподалеку, так там ветром весь уголь унесло вместе с береговым припаем».
«Без топлива зимой… да разве можно?» — спросила Маша. Невольно это у нее вырвалось.
«Смотря кому, — смеюсь я. — Вот я вам расскажу сейчас про полярников, которым и это оказалось под силу. Одного из них вы все знаете… Они зимой ветром грелись».
«Теплым ветром? Разве такие тут бывают?» — удивился кто-то.
«Зачем теплым? Умеючи и холодным можно погреться». И я рассказал про остров и его самоотверженных обитателей.
Остров был открыт всем ветрам. Чуть приподнявшийся над ледяными полями, он был затерян среди моря, пустынный, плоский, выметенный метелями.
Солнце на многие месяцы исчезало за горизонтом. В редкие дни, когда не было туч, над островом светили звезды и полыхало трепетное сияние. Потом солнце возвращалось. Изо дня в день оно поднималось все выше и выше, освещая базальтовые скалы и снежные морщины на обрывах берега. Тогда просыпалось море и гнало льдины одна на другую, сталкивало их, ломало.
Но ветер дул неизменно. Он не стихал. Он лишь менял свое направление, уходил куда-то и возвращался, чтобы снова пронестись над островом, завыть по-волчьи в скалах, пролететь по гладкому прибрежному леднику, закружиться на его куполе, неся с собой холод полюса.
В морозную звездную ночь человек шел против ветра.
Ветер рвал на нем полы полушубка, поднимал с земли снег, залепляя глаза, старался потушить фонарик и наметал на пути сугробы.
Человек остановился.
Он заглянул в маленькую будочку. В светлом пятне фонарика виднелся метеорологический прибор. Закоченевшими пальцами человек записывал в тетрадь показания прибора.
На ветер он не обращал внимания. Для него это была обычная погода, к которой он привык за пятнадцать лет, проведенных в Арктике.
Ветер иссушил его лицо, да и всю фигуру, жилистую и упругую, фигуру человека, привыкшего к лишениям и суровой жизни.
Вдоль натянутого каната Сходов — так звали этого человека — возвращался в дом. Он совершал этот путь к метеоплощадке и обратно через каждые четыре часа и днем и ночью, в любую пургу.
У Сходова, метеоролога и начальника полярной станции, не было сменщиков, как не было их и у его товарищей — метеоролога Юровского и механика Анисимова. Еще по пути на остров, на корабле, они отказались от сменщиков, так как на другом острове надо было заменить больных полярников.
Сходов подошел к станции. Ветер бил в спину. Он ворвался в сени, едва метеоролог открыл дверь.
В темном, холодном коридоре в свете фонарика заискрился снег на дверях и стенах.
Сходов вошел в освещенную коптилкой радиорубку со стенами, покрытыми инеем. Она казалась оклеенной лохматыми, изодранными обоями.
Сходов хмурился. Метеоролог Юровский лежал в спальном мешке.
— Как дела, Женя? — спросил Сходов.
В ответ Юровский закашлялся, сухо, с натугой.
Сходов подошел к юноше, положил ему на лоб руку. Определить, есть ли у него жар, он не мог. В комнате температура была намного ниже нуля.
Молчаливый, сосредоточенный, Сходов сел за рацию и связался с островом Диким. Он отстучал ключом очередные радиограммы, полученные от соседей, для которых он был посредником, передал метеосводку, а потом вызвал к микрофону врача.
Вошел механик Анисимов, кряжистый, широкоплечий, в заснеженной кухлянке. Он начал приплясывать, отряхивая снег.
— Здесь больной, — напомнил ему Сходов. Анисимов скинул капюшон.
В руке он держал котелок с теплой похлебкой. Он умудрялся готовить ее в радиаторе бензинового движка, пока тот работал, заряжая аккумуляторы. Это был единственный источник тепла, каким располагали полярники.
— Женя, хочешь горяченького? — ласково спросил механик.
— Холодно, очень холодно… — прошептал больной.
К микрофону подошел врач. Сходов сообщил ему о состоянии Юровского. Врач расспрашивал о симптомах, температуре, пульсе. Потом потребовал, чтобы к груди больного приложили микрофон.
Сходов держал провод, Анисимов — микрофон. Хрипы в груди больного стали слышны за сотни километров.
У радиста началось воспаление легких.
Врач предупредил полярников, что заболевание серьезное.
— Главное, держите больного в тепле, — сказал он в заключение. — Бойтесь открытых форточек.
— Открытых форточек… — медленно повторил Сходов и сел около больного.
