Жерара на прежнем месте и позвала его сначала вполголоса, затем — все громче.
«Ну, неужели бросил на полпути? — расстроилась принцесса и стала пробираться к выходу, соображая по дороге, как самостоятельно без джинна найти дорогу к метро из этой чащи.
И вдруг она оказалась в его объятиях. Жерар решил подшутить, неожиданно выскочив из темноты с хелловиновским возгласом и схватив ее за талию. Но от испуга Наташка почему-то не отпрыгнула в сторону, а, наоборот, замерла на месте. Пауза затягивалась, все больше грозя квантовым скачком. Жерар вопросительно посмотрел Наташке в глаза, но встретил в них все то же теплое любопытство. Вопросом на вопрос не отвечают, и Жерар, отпустив ее талию, за руку вывел Наташку из грота.
Когда они подошли к кованой ограде парка Багатель, было уже около пяти вечера, служитель красноречиво показал им на табличку у входа и развел руками: до закрытия оставалось несколько минут. Наташка вздохнула так горестно, что Жерар подошел к служителю и снова проявил свою джинновскую сущность, убедив стража пустить их всего только на двадцать минут.
Багатель был похож на лакированный изящный сувенир в старинной шкатулке. Но прелестный маленький дворец, уютные беседки, прихотливо подстриженные деревья и кустарники, обилие восхитительных цветочных клумб и даже живые павлины, разгуливающие по аккуратным лужайкам на расстоянии вытянутой руки, — все это произвело на Наташку впечатление всего лишь милой декорации, чудесного антуража к главному чувству, которое переполняло ее сердце и кружило голову: она ему нравится, он увлечен, внешне оставаясь все таким же спокойным и ровным.
А он ей? Впереди была последняя ночь в Париже. Хотела ли она провести ее вместе с Жераром?
Наташка вдруг поняла, что она совершенно счастлива и свободна. Как если бы все уже произошло. Даже больше, как если бы все произошло давным-давно, и уже много лет они с Жераром ходят в Булонский лес кормить лебедей на их лавочку, а потом долго гуляют по тенистым аллеям парка. Не преувеличивают ли люди ценность физической близости, рассчитывая, что она послужит началом или залогом душевной?
Она с благодарностью взглянула на него. Жерар подошел к Наташке совсем близко и протянул руку…
***
На экране компьютера неспешно перелистывались страницы слайд-шоу с фотографиями, сделанными на конференции в Монпелье и в Париже. Наташка увлеченно комментировала, уютно устроившись с поджатыми ногами на домашнем диване в полумраке вечерней комнаты.
— Ты как будто новая вернулась, Наташ, — заметил муж, — глаза вон светятся. Я так рад, что ты здорово отдохнула и даже почти не завидую.
— Не смей. Не завидовать человеку, вернувшемуся из отпуска — аморально. Тем более из Парижа.
— Ну-ну… Так, а это кто? — заметил внимательный Сашка фотографию высокого широкоплечего мужчины, который, скрестив руки на груди, стоял у края водопада спиной к объективу.
— Это — настоящий француз и моя большая удача. Его зовут Жерар. Представляешь, он мне показал изнанку Булонского леса, не зная ни слова по-английски.
Сашка внимательно посмотрел своей единственной и неповторимой в глаза и укоризненно покачал головой. — Ох, Наташка… — Он вздохнул и нежно притянул к себе жену за плечи.
Светлана Громович
Ланка с испугом посмотрела вниз и зажмурила глаза в надежде, что ей это чудится. В который раз она оказывается в непривычном месте на огромной высоте, от страха вцепившись в стальные перила. Перед ней открывается живописный вид на незнакомый город. И если бы не данная ситуация, то она с восторгом и ликованием смотрела бы на эту красоту.
Вспышка. Молния. Гром.
Ланка, так ее называла бабушка. Девушка с кудрявыми волосами и озорными красивыми глазами цвета хаки. Невысокого роста, стройная и гармонично сложена. Ей было не больше шестнадцати лет, когда она впервые очутилась в самом романтичном городе на планете — в столице моды, роскоши, красоты, мистики и порока.
Paris. Paris. Paris.
Порывистый ветер обдавал ее со всех сторон, пронизывая насквозь. Он трепал распущенные волосы. Покалывал тело, словно иголками, через шелковистую ткань небесно-голубой сорочки, и вызывал в ней ярость, смешанную с изумлением. Опять здесь, совершенно одна и почти нагая, абсолютно босая. Она стояла на самой верхушке башни, освещенной теплыми ярко-желтыми огнями. И этот голос в голове, так похожий на осенний шелест листьев, мягко стелющихся на землю сочным багряным ковром с болотными вкраплениями.
— Отпусти руки. Ты сможешь, — шепчет голос. — Лети, — не унимается он.
— Ну и шуточки у него, — бурчит под нос Ланка. — Простите, уважаемый шепот, не захватила с собой летательный аппарат, — сквозь зубы процеживает она, заикаясь.
— Разожми пальцы, — не обращая внимания на ворчания, твердит голос, — забудь про высоту. Забудь, кто ты, где ты, просто поверь. Поверь в себя. Почувствуй крылья.
Абсурд. Какие крылья? Откуда им взяться. Ланка боялась пошевелиться. Тело сковала сильная боль. Судорога. Онемевшие руки ослабевали. Она едва держалась.
Вот легкое теплое дуновение коснулось одной руки Ланки, словно кто-то погладил перышком, затем другой. Вот соскальзывает ее пятка с бортика, и все происходит как в замедленной киносъемке — распахнутый от дикого ужаса взгляд, немой крик, она летит камнем вниз. Всего секунда, за которую пролетает перед глазами недолгая жизнь. Но в следующий миг Ланка отпускает страх и напряжение, поддавшись невидимой силе, что удерживает ее. Она чувствует приятное щекотание в области между лопаток, ее что-то подкидывает вверх, как при раскрытии парашюта, руки свободно раскинуты в стороны. Ланка поворачивает голову и видит за спиной огромные белоснежные крылья с мягким оперением, подсвеченные золотистыми огнями ночных фонарей, посеребренные полной луной.
— Браво! — Ликует шепот и разносится чуть слышным эхом, разрывающим ночную тишину.
— Это невозможно! — Надрывным голосом кричит Ланка. — Я не могу летать!
— Но ты летишь! — Глубокий звонкий смех разлетается на тысячи мелких частиц. Рассекает ими небесное пространство, которое вспыхивает мириадами разноцветных звезд. — У каждого есть крылья, запомни! Каждый способен развить в себе это умение.
Красивые и мощные белоснежные крылья плавно совершали движения. От удивления и восторга кружилась голова. Ланка с неподдельной детской радостью парила над городом, восхищаясь архитектурой и бесстыдно заглядывая в окна домов. Париж особенно прекрасен в ночное время, где в каждом уголке петляющих переулков кроется загадка.
Fabuleux! Восторг!
Днем она была простой старшеклассницей, которая охотно бежала в музыкальную школу играть гаммы, этюды, симфонии, сонаты. Учила уроки по вечерам, запоминала формулы, химичила… Сочиняла стихи, перекладывая их на собственную музыку. Была развита не по годам и как будто бы знала то, что другим неизвестно.
В какой-то момент Ланка стала просыпаться со вкусом круассана на губах.
