Озеро метров сто диаметром и постоянно в движении. Фонтаны лавы бьют то с одной, то с другой стороны, на бурлящей поверхности возникают реки особенно горячего расплава, воронки, огненные кляксы. Даже днем это исключительное зрелище, а ночью вообще кажется, что заглядываешь прямо в ад. Зарево от озера такое, что его из Руанды видно. Остаток ночи можно провести в алюминиевой хижине у края леса. Правда, топится она по-черному, так что, если не слишком холодно, лучше погулять вокруг.
Почему-то в лесу мертвого вереска обнаружилось огромное количество землероек. Крошечные зверьки так и сновали под ногами. Попадались даже очень редкие прочноскелетные землеройки. Размером они чуть больше домовой мыши, но благодаря особому строению позвоночника остаются живыми и здоровыми, если им на спину встанет взрослый человек. Видимо, это результат приспособления к жизни в подвижных осыпях. Поздно ночью мне удалось увидеть, как охотилась на землероек конголезская сипуха — самая редкая в мире сова, известная по одной старой шкурке и одной фотографии. От отсутствия видеокамеры хотелось выть.
Сегодня утром спустился в Гома, окунулся в озеро Киву. Там много интересных рыбок, но вода холодная и долго плавать не рекомендуется, потому что бывают выбросы горячих газов со дна. Сейчас пообедаю и пойду пешком обратно в Руанду.
Смелый умирает один раз, а трус — каждый день.
Масайская пословицаПисьмо девятое
Форт Портал, Уганда
Ну и неделька выдалась.
Несколько дней назад, будучи в городе Гома, я познакомился в ресторане с местным представителем одной быстрорастущей американской церкви. В нищем Конго этот святой человек устроился по-спартански: шикарная «тойота»-внедорожник, двухэтажный дом, прислуга все больше из молодых девушек, плюс самолет в ангаре. Причем сам он летать не умеет, а найти в Гома пилота трудно, несмотря на наличие международного аэропорта с довольно оживленным гуманитарным траффиком.
Я скромно признался, что умею водить самолет (предусмотрительно умолчав, что права на вождение получить так и не удосужился), и предложил свозить миссионера в пару интересных национальных парков на севере страны. Потом рассказал ему о русской традиционной культуре потребления водки и спросил, не научить ли его технически грамотно эту самую водку пить. Мужик оказался крепкий и явно тренированный, а я слегка устал после бессонной ночи на вулкане, но все же традиционная культура победила. Беднягу удалось уболтать. Я отвез его домой, выкатил из ангара «Сессну», загрузил в кабину несколько канистр бензина и отключившегося пастыря, разогнался по обочине дороги и полетел вглубь Конго. Очень хотелось посмотреть сверху на лавовое озеро, но столб дыма из кратера постоянно менял направление, так что я не стал рисковать.
Никогда больше не буду пытаться водить самолет уставшим, невыспавшимся и к тому же после пьянки. В тропиках под вечер сильно болтает из-за восходящих потоков нагретого воздуха, а тут еще бензином из канистр попахивало. Я уже не говорю о том, что это был мой третий в жизни самостоятельный полет.
Больше всего мне хотелось попасть на Станцию Окапи. Это старый бельгийский научный стационар в центре обширного района под названием Лес Итури. От леса сейчас осталось только несколько участков, но довольно больших. Имевшаяся в самолете карта оставляла желать лучшего. Я проискал Станцию минут двадцать, решил бензин зря не тратить, тем более что уже темнело, и сел на речную отмель посреди леса.
Посадка получилась не совсем идеальная. Слуга божий проснулся от тряски и с изумлением огляделся. В почти неподвижной реке отражались обрывистый берег, стена леса и розовые облака. Выстроившись вдоль кромки обрыва, на нас обалдело смотрели аборигены. Ростом они были мне по пояс.
Это были пигмеи мбути — самые маленькие. Всего за день до этого я общался с тутси, самым высоким народом на свете, так что разница впечатляла.
В лагере мбути мы прожили два дня. Я подружился с молодыми охотниками и прочесывал с ними лес в поисках окапи и прочих редкостей, а его преподобие пытался кадрить местных девушек. Ростом он был почти с меня и весил, наверное, за сто килограммов, так что я с некоторым ужасом ожидал результатов. Но у него ничего не вышло.
Пигмеи — самый мирный народ в Африке. Они кочуют по Итури, живут в шалашах, охотятся на лесных антилоп и прочую живность с помощью сетей. В старину они поклонялись лесу. Если с охотой не везло, они считали, что лес уснул, и будили его специальными песнями, очень мелодичными.
Сорокалетняя гражданская война стала для них катастрофой, потому что на пигмеев охотились ради мяса. Зверей почти всех перестреляли, да и сам лес порядочно повырубили. Теперь они постоянно живут на грани голода. Песен никто уже не поет. Хорошо, что у нас с собой были кой-какие продукты.
На второй день найти окапи мне все-таки удалось. Это вообще-то лесной жираф, но с виду он похож на нескладную лошадь или зебру.
Когда мы вернулись в лагерь, лица у всех были заплаканные, а в котле варилось мясо. За время нашего отсутствия две женщины поссорились, и одна ударила другую в горло мужниным копьем. Раньше пигмеям и в голову бы не пришло драться копьями или есть человеческое мясо, но за годы войны и голода все изменилось. Нас, конечно, стали активно угощать. Я отказался от мозга и прочих деликатесов, но, чтобы не обижать хозяев, съел маленький кусочек предплечья. Миссионер поначалу ломался, но я напомнил ему, что нигде в Библии это не запрещается, и он подозрительно легко согласился. Мясо напоминало по вкусу сладкую свинину в китайских ресторанах.
Наутро мы полетели на крайний северо-восток Конго, в национальный парк Гарамба. Там водится особый подвид жирафа, гигантские канны, а главное — белые носороги. Еще год назад в Гарамбе их было около тридцати. Больше нигде в Африке белых носорогов северного подвида не осталось, а в зоопарках их всего семь и они очень плохо размножаются. В последние несколько месяцев в парк повадились приезжать на джипах суданские браконьеры, и число носорогов сократилось до десяти. К концу года, наверное, и вовсе вымрут. Убивают их ради рога. Его продают в Китай и Сингапур для использования в традиционной медицине (хотя исследования не раз показывали, что толку от него никакого), а также в Йемен, где из него делают рукоятки традиционных кинжалов. Человеческому идиотизму нет предела.
Большая часть парка оказалась за рамкой нашей карты, контору и посадочную полосу мы не нашли, а бензина было в обрез, так что зверей пришлось смотреть с воздуха. Носорога мы нашли только одного. В какой-то момент мы залетели чуть дальше к северу, фауна исчезла, а трава оказалась вытоптана скотом.
