Настал базарный день в приходской школе дона Милани. Она располагалась в большом, соответствующем своему назначению здании из необожженного красного кирпича и серого бетона, окруженном жилыми блоками. Даже при ярком солнечном свете школа производила мрачноватое впечатление, но за ней раскинулся пышный огород Прогетто Орто Сколастико с рядами бурно растущих овощей. Около каждого висела табличка, на которой значилось то или иное именование: «Капуста», «Лук „Краса Тропеа“», «Клубника», «Цуккини», «Сельдерей», «Турецкий горох». Площадь огорода составляла никак не меньше полгектара, каждая грядка была ухожена и снабжена черным шлангом, из которого канала вода. Одни растения явно чувствовали себя лучше, другие — хуже, турецкий горох выглядел отменно, как и латук-салат и капуста, а вот лук и сельдерей явно нуждались в дополнительном внимании.
На широкой бетонной площадке между школьным зданием и огородом толпилось более ста пятидесяти учащихся. Некоторые из них помогали накрывать столы яркими, разноцветными бумажными скатертями — желтыми, зелеными, розовыми, оранжевыми, — каждая из которых была украшена вырезанными из бумаги, разрисованными и наклеенными морковками, кабачками, луком или перцем. За столами на веревках, натянутых между цементными колоннами, висели постеры, сделанные самими детьми и рассказывающие об основных этапах Прогетто Орто Сколастико. Когда я приехал, их внимательно изучал маленький мальчик, одетый в джинсы, штанины которых были здорово загнуты наверх, и в белую курточку с синими полосками на рукавах. В течение нескольких минут он стоял неподвижно, сложив руки на груди. За его спиной стайка девочек и мальчиков окружила учителя.
— Quanti pennarelli, Giuseppe? (Сколько фломастеров, Джузеппе?)
— Trenta sette, signora. (Тридцать семь, синьора.)
— Non sipreoccupa. (Не волнуйся.)
— Primo scriviamo. (Сначала мы пишем…)
— Io, signora, iol Sono. (Я, синьора! Я!)
— Calma te, Satva. (Успокойся, Сальва.)
В это время другие дети в нарядных сине-зеленых колпачках снимали урожай латук-салата, которому была отведена роль «героя дня». Они аккуратно расставляли пучки по коробкам корнями вниз. По одной коробке дети поставили на столы, а остальные составили в тени позади. Этим занимались примерно сто пятьдесят учащихся в возрасте от восьми до десяти лет, и я подумал о том, как бы отнеслись к подобной инициативе их английские сверстники. Возможно, точно так же. Заниматься таким делом куда интереснее, чем сидеть в классе. Почему во времена моего детства мы никогда не продавали овощи, которые выращивали для своих родителей? Это куда более приятное и оригинальное занятие, чем регулярное выпрашивание у них денег на школьную столовую либо на поход в тренажерный зал или в бассейн.
— Сколько стоит один пучок латука? — спросил я парнишку.
— Boh. Non lo so (Понятия не имею), — ответил он.
На бордюре, окаймлявшем сад, сидела, положив подбородок на сцепленные ладони, маленькая девочка в розово-серых кроссовках и в бело-розовой футболке, с розовой лентой в темных волосах.
В начале десятого начали прибывать родители. Было заметно, что они принадлежали к разным социальным слоям, но все принарядились. В основном пришли женщины, хотя собралось немало и мужчин, которые решили поддержать коммерческую инициативу своих ненаглядных чад. Атмосфера была непринужденной и доброжелательной. Все терпеливо ждали начала мероприятия. Время от времени в гул голосов врывались трели мобильных телефонов.
— Да, этот базар — прекрасная идея, очень полезная для детей, — решительно заявила одна из мам в джинсах, футболке и кроссовках.
— Они должны знать, как достаются деньги, — поддержала ее другая мама.
— Мы начинаем забывать наше прошлое, наши традиции, — сказала третья.
— Им очень нравится то, что они делают, — подтвердила женщина в джинсах. — И они гордятся результатами своего труда.
Наконец все было готово, появились директриса и высокопоставленные гости, и начались речи. В Италии ни одна церемония не обходится без весьма продолжительных демонстраций ораторского искусства. Слова текли нескончаемым потоком. Всех благодарили и награждали аплодисментами. Разумеется, нашлось место и наставлениям. Родители, а их было человек сто, стояли и терпеливо слушали выступавших с удивительной доброжелательностью. За каждым столом сгрудились сине-зеленые колпачки, и самые нетерпеливые дети комментировали происходившее с явным неодобрением.
Наконец, ровно в десять часов, базар объявили открытым, и началось паломничество к столам и самый настоящий бедлам. В сравнении с происходящим рынок на виа Бенинтенди казался таким же организованным и упорядоченным, как деревенское торжество. Возбужденные родители рвались к столам, размахивая купюрами. Дети держали пучки латука подобно невестам, цепко следящим за своими букетами. Учителя пытались контролировать родительское рвение и коммерческий энтузиазм подопечных. Постепенно родители продвигались вперед, и те, кто поначалу оказался в задних рядах, прокладывали себе путь к столам. Потребовалось пополнить запасы латука, и сборщики урожая вернулись на огород. Все дети были заняты делом, и происходившее явно доставляло им удовольствие.
— Сколько стоит латук? — снова поинтересовался я у мальчика, который незадолго до этого уверял, что не имеет понятия.
— Due euro, signor. (Два евро, синьор.)
Каким бы неосведомленным в этом вопросе он ни был ранее, в нем явно проснулись инстинкты уличного торговца: официально каждый пучок латука стоил один евро.
Торговля прошла с невероятным успехом — таково было общее мнение.
Даже Паскуале был доволен, весел и полон энергии, когда я с большим сожалением прощался с ним. Его искреннее восхищение очарованием родного города, его достойное угощение, интеллигентность и отчаяние заставили меня по-другому взглянуть на Кальтаниссетту. Мне захотелось задержаться здесь, но дорога звала меня. Впереди меня ждали другие города.
Бывают ситуации, когда необходимость переезжать с места на место воспринимается сродни тирании. Как часто мне хотелось задержаться там, где я находился, лучше узнать этот город, наслаждаться обществом его жителей еще хотя бы день или два. Это были необычные отношения: познакомиться и подружиться с людьми, на несколько дней войти в их жизнь, оказаться вовлеченным в их дела, чуть лучше понять то, что определяет их жизнь, почувствовать дружескую симпатию, а потом сознательно поставить точку, вырвать корни и уехать. Мне так никогда и не удалось привыкнуть к таким поспешным расставаниям.
* * *
Популярная фраза «альтернативное использование земли», которая говорится применительно к сельскому хозяйству Британии, всплыла в моей памяти, когда в золотистом вечернем свете передо мной предстали ухоженные просторы фермы Сан-Джованелло между Кальтаниссеттой и Энной. Я заподозрил, что история этого места обычная для Сицилии — и она о болезненном столкновении прошлого и настоящего.
