— Вы набирайте рюкзаки и идите тропой, а я пойду по речке на лыжах.
Марк, когда тушил крышу, обнаружил две пары охотничьих лыж. Из одной пары он собирался сделать сани, погрузить поклажу и тащить за веревочку. Лед на речке уже окреп и человека на лыжах держал. Нагрузил свои самодельные сани Марк основательно: кроме мешка с сахаром, уложил печку и спальник. Опробовал сооружение на льду, груз почти не ощущался. Коэффициент трения по льду 0,014, при грузе 70 кг для равномерного движения достаточно приложить усилие в один килограмм. Марк привязал веревку к поясу, крикнул товарищам, что все в порядке, и весело побежал вниз по речке. Шел часов 8, пока не стемнело. По своим прикидкам километров 40–50 отмахал. По тем же прикидкам до Копыловского зимовья оставалось километров семь. По тропе, а не по речке. Сколько по речке, бог его знает, может, еще столько же, сколько прошел. Парашкин счел свою задачу выполненной. Семь километров — это не двадцать, можно перетаскать попутно.
Дальше решил идти по тропе. Фонарик у него был, и заблудиться на хорошо натоптанной тропе он не боялся.
С полкилометра шел по Чайке, потом собрался выбраться на берег и в метре от берега провалился до самых подмышек.
— Тепляк! Вот угораздило.
Дно под ногами не прощупывалось, но пугаться Марк не стал — омуток был, от силы, два метра размером. Утонуть в Чайке, как выражается Студент, было бы «западло». Марк откинулся на спину, раскинул руки и вытащил себя на лед. Морозец был небольшой, градусов 20–25, но до зимовья в промокшей насквозь одежде не дойти, обморозишься. Парашкин повернул назад к брошенным вещам.
— Сейчас, разведу костер, мокрое сниму, и залезу в спальник, — мечтал он, чувствуя, как затвердевает одежда. — Как же все-таки, тяжело приходилось рыцарям в их железных доспехах, — жалел псов-крестоносцев Марк. — Упаду сейчас, и без лошади не подымешь.
Но, то ли его ледяные доспехи оказались легче рыцарских, то ли Марк выносливее, дошел. Наломал сушняка, развел костер, развернул рядом спальник и стал раздеваться. Дольше всего снимал ичиги. Проклятые рашен мокасин смерзлись с портянками, а портянки с ногой, и никак не хотели расставаться друг с другом. Только подержав ичиги над костром, удалось их снять.
Долгая борьба с мокасинами не осталась без последствий. Большой палец на левой ноге отморозился и распух до размеров соленого огурца. Не корнишонов, а тех, что продают в трехлитровых банках.
Ночь Парашкин провел за сушкой одежды, изредка отвлекаясь от этого увлекательного занятия на то, чтобы вытащить из костра свою постоянно падающую в костер голову. Все-таки две бессонных ночи — перебор.
От зимовья несколько раз стреляли, но Марк отвечать не стал. Пойдут, сдуру, выручать и сами провалятся, а у костра места и так мало. Одежда почти высохла, только телогрейка осталась сырой. Вата есть вата. Кстати, почему на фронте бинты стирали и использовали повторно, а вату нет? Не сохнет, зараза!
Едва рассвело, Парашкин оделся, с трудом затолкал свой распухший «огурец» в покоробившиеся ичиги, затолкал выручивший его спальник в рюкзак и отправился домой, в избушку. На полпути встретил приятелей, отправившихся его искать. Объяснил им, где остались вещи, впрочем, и так по следам бы нашли. Решили не тратить день по-пустому, а поохотится. Продукты же забрать к вечеру, по дороге домой. До зимовья Марк шел на автопилоте, не потому, что пьяный — спал на ходу. Сразу свалился на нары и продрых до возвращения охотников.
Мужики принесли сахар и печку. Лыжи тащить поленились, да и не нужны они по мелкому снегу, а до глубокого промышлять не собирались. Граф с Витимом добыли соболя, здорового кота. Студент и Север отличились, пока остальные ходили к Громовскому зимовью. Подстрелили соболюшку, почти у зимовья; на халяву, как заявил Граф. Хомич стрелял пока только белок, да рябчиков; Парашкин не добыл ничего, кроме клички. Пару дней после купания его дразнили «таежным моржом».
Окончательно договорились строить новое зимовье. В основном, из-за собак. Стоило Витиму сегодня залаять, и все собаки, бросив хозяев, удрали на лай. Причем, ни одна, несмотря на то, что Граф их сурово гнал, к хозяевам не вернулась.
Копыловское зимовье находилось в устье ручья Далдын; новое решили строить на ручье Тингнях, в шести километрах ниже по течению Чайки. Благодаря героическому маршу Парашкина, удалось принести все необходимое для строительства: лучковую пилу, печку, трубу, гвозди, брезент. Место выбрали, с учетом минимальных затрат труда, в сосновом бору, чтобы не таскать далеко бревна. Студент и Граф валили деревья и раскряжевывали их на трехметровые сортименты, а более опытные Марк и Хомич ставили сруб. Рубили в чашку, но без паза, в целях экономии времени. В первый день сделали сруб, на следующий: потолок, дверь, нары, установили печку. Ночь провели в новом зимовье и утром приняли объект в эксплуатацию, тремя голосами за и одним воздержавшимся. Воздержавшимся был Студент, которому выпало поддерживать ночью огонь. Он считал, что теплоизоляция отдельных элементов конструкции недостаточна. Недоделки обещали устранить в процессе эксплуатации.
Пока ходили от зимовья к зимовью, установили капканы, превратив простую тропу в охотничий путик. На приманку использовали внутренности белок и рябчиков. Собаки, решившие поначалу, что лакомство предназначено для них, скоро убедились, что с земли не допрыгнуть, а ходить по тонким жердям не научены, чай, не уголок Дурова, перестали интересоваться приманкой.
Новое зимовье осталось без имени. Называть его «тингняхским» язык не поворачивался: как это сами тунгусы такое слово выговаривают? Предложенное Графом высокопарное «стройка века» не прижилось, так и звали — Новое.
Глава 8
Охотничьи будни. На берлогу. Проводы
Марк шел по следу уже часа четыре. Точнее кружил. Соболь ведь не кросс бежал, а кормился: то в марь залезет, голубики поест, то в распадке под кедрой шишкой перекусит. А то в буреломе за мышами охоту затеет. Сплошные петли, хорошо ночью снежок припорошил следы от вчерашней кормежки. От Руслана никакой помощи, только следы затаптывает. Бестолковый щенок ему достался. Витим уже четырех соболей загнал, Север двух, и даже аутсайдер Карат Хомичу соболюшку нашел. Только Руслан носился, как угорелый, за рябчиками, кедровками и белками, а на соболиные следы — ноль внимания. Сегодня Марк решил не надеяться на собаку, дойти до соболиной дневки по следам. Соболь — зверек ночной, днем отсыпается в дуплах или в валежнике, если конечно, сытый. Голодный бегает, пока не нажрется, хоть день, хоть ночь.
