— У вас сейчас будни? Да? — черпая ложкой щи и проливая их на свитер, пытает Светка.
Не дослушав ответ, Светка подпрыгнула к Галкину, взяла его за руку и, заглядывая в его желтенькие глазки, заторопилась:
— Скажите… скажите, пожалуйста, была ли борьба? Были ли у вас друзья? Враги? И как вы преодолели? Ведь вы победили, Семен Львович? — Галкин переступал в своих сорок пятых сапогах, мялся, что-то хмыкал под нос. — Как вы нашли его? Как вы подошли к открытию?
— Я создал гипотезу, — хрипло, глядя исподлобья таежным волком, забасил Семен. — Построил методику, по которой мамонт сам полез в руки, — и захотел он отойти, но Светка вцепилась в его рукав острыми узкими коготками.
— Для этого многое нужно знать, не правда ли? — застрочила она. — Или нужно чутье? Скажите?! — И Светка умоляюще склонила головку, полуоткрыв ротик. — Наверное, нужно долго и мучительно думать? И интуиция…
— Интуиция? — встревожился Галкин. — Нужны знания! Воля! Упорство! А чутье — дело пятое. О чутье говорят только бездарные журналисты, те, кто не понимает наших душ!
— Но мне кажется, что интуиция… — опять попыталась развить чью-то мысль Светка… — Вот у вас работает Евгений…
— Никакой интуиции! — отрезал Басков.
— Совершенно верно! — подхватил Казанкин, протер очки и потянулся к блокноту. — Прежде всего методика! Альфа и омега всех дел. Но какова она? — обратился он к Семену.
Тот вдруг взмахнул руками и выпалил:
— Ничего я вам не скажу! Да, ничего!
— Сложный субъект, — бормочет Казанкин, огибая палатку начальника. — К нему нужен очень… очень тонкий подход. Ну ничего! — И умно, тонко улыбается.
Светка победоносно смотрит на нас. Ее тонкое лицо светится, но мы не поймем почему. Она включает музыку.
Гошу оставили караулить мамонта. Но он не выдержал музыкального напора цивилизации и приволокся в лагерь, встрепанный и растревоженный.
— Хочу танцевать! — заявил он.
— Как ты смел оставить свой пост? — разозлился Галкин. — Тебя куда поставили?
— Караулить! — вытянулся по швам Гоша.
— Кого караулить?!
— Мамонта!
— От кого караулить?!
— От дикого зверя и от науки, — искренне проболтался Гоша.
— А ты? Марш на место!
Казанкин и Басков вместе с Семеном смотрели глину, щупали и изучали гальку.
Утром отправились к мамонту. Впереди Галкин, за ним начальник с молчаливым Казанкиным. Затем мы шумной толпой, Светка, что пыталась заигрывать с Юркой, а сзади плелись собаки.
Чтобы сберечь мамонта от жаркого солнца, от поздних мух и слепней, над ним соорудили балдахин из пихтовых и кедровых лап. Мамонт лежал под ним как падишах. Около балдахина развалился Гоша — он спал, открыв рот, широко раскинув руки. Мухи с ног до головы облепили Гошу, а он только всхрапывал, аппетитно шевелил губами. Наука увидела мамонта и остолбенела, полчаса стояла неподвижно, безмолвно, как в почетном карауле. Стоят и смотрят в черный застывший глаз. Может быть, оживить его хотят гипнозом? Жужжит тихонько кинокамера, захватывая на века допотопное чудище.
— Товарищи… То-вари-щи! — задыхается Светка. — Какое замечательное событие! Мы… да разве кто… кто видел такого мохнатого мамонта?
— Видели уже, — буркнул Галкин. — Только не здесь.
Смотрели-смотрели все на мамонта и вдруг видят: нет одного бивня.
— Где бивень? — захрипел и схватился за голову Семен. — Где бивень? — трясет он сонного Гошу. — Кто выдрал бивень, страж? — забился Галкин в крике. Даже нехорошо всем стало.
Гоша ничего не понимает спросонья, таращит глаза и ртом хлопает:
— Где? Кого? А?
— А он действительно был, тот бивень? — тревожно спрашивает Светка и заглядывает в трещинки обрыва. — Был ли, ребята?
— Осмотреть место! — приказал Басков. — Стоять и не двигаться. Не следить.
Уткнулись все носами в землю.
Около мамонта обнаружились следы — отпечатки каблучков. Следы привели прямо к правому глазу мамонта.
— Когда вы здесь были? — надвинулся на Светку Галкин.
— Я никогда здесь не была! — выдохнула Светка. — Не была!
— Когда ты здесь была? — не разжимая губ, повторил Семен. — Отвечай!
— Какая-то мистика?! — пробасил Казанкин. — Мы что, по-вашему, бивни воруем?
— Я не была здесь! Не была! — зарыдала Светка. — Я даже не знаю, где сейчас лагерь и ку-да ид-ти-и!
— Проверим! — пробасил Галкин. — Гоша, за мной!
Они отыскали след, Гоша зашмыгал носом и зарычал:
— Теперь не выпустим!
След вел к палатке Казанкина, причем чем ближе к лагерю, тем глубже вязла туфелька во влажную землю.
— Устала… гляди? — шипит Гоша. — Мускул у ней слабый, но та-щит!
След уперся в палатку и оборвался.
— Где бивень? — ревет и бушует Семен. — Где спрятала?
Около палатки каблучки потоптались — так читался след — и резко свернули вправо к реке.
Галкин встал на четвереньки и прилип взглядом к земле. Пополз.
След привел к берегу.
— Ага! — поднялся Семен. — Вот оно!
Там, где река делала излучину, на широком галечном пляже показалась невысокая каменная тура. Раньше ее здесь не было, и след сразу же потерялся среди сухой гальки.
Мы брели вслед за Галкиным. Не смотрели друг на друга и ругались. Все, Казанкину — гибель.
— Где это видано? — всхохатывает Иван. — Научную ценность воровать, лишить такого факта? Как не по-джентльменски!
Галкин рванулся к туре. На плоской поверхности мягкого сланца начерчена стрела — северо-запад, триста двадцать градусов. Под камнем мятый лист бумаги. Красным карандашом написано: «Бивень хотят увезти». Почерк незнакомый.
— Так… — задрожал Семен. — Наука напала на производство! Так это понимать или не так?
— Чудовищно! — побледнел Казанкин. — Это провокация! Это инсинуация!
За огромным кедром все увидели бивень, темный, как ствол секвойи.
— Так, — протянул Семен. — Ну что теперь вы скажете?
— Неужто они могли такое сотворить? — шепчет мне Басков. — Зачем, Женя, им бивень понадобился?
И тут Юрка, усмехнувшись, повернулся к Ивану:
— Ты, Ваня, зачем бивень спрятал?
Все взгляды устремляются на Ивана. Он пытается улыбнуться, но улыбки не получается.
— Да Семену хотел штуку выкинуть, но… вижу, хватил лишку. Черт знает какой бес попутал…
Ну, что прикажешь делать с этим дурнем! Ведь знал же, что дорого ему обойдется этот розыгрыш!.. Впрочем, по лицу Баскова я вижу, что лихой шутник, возможно, будет амнистирован. Но уж Казанкин-то ему не простит!..
…Конец августа залил нас дождями. Сентябрь бил холодом, а октябрь упал снегом. Мы вышли из тайги, а за нами протянулся профиль в семьдесят километров. Сбежали лошади: не выдержали человеческой работы. И тащили парни инструмент на своих плечах, через полкилометра разбуривая скважины в тридцать метров. Мелко? Да, мелко, мелко в пятьдесят шестом году, но беспредельно трудно. И разбуренный профиль зазвучал как классика: он открыл поднятие, он открыл нас.
