Я шел к древнему Пантеону, неся в руках скромный пурпурный… тюльпан. Других цветов в центре Рима в тот день не продавали. Я был скорее похож даже не на сумасшедшего туриста, а просто на городского сумасшедшего. Не обращая внимания на любопытных, я шел поклониться могиле Витторио Эммануила, покоящегося именно в этом историческом центре Рима. Чтобы положить этот грустный тюльпан, мне пришлось перелезть через ограду: миссия того стоила. Ведь судьба и печальная история первого короля объединенной Италии лучше всего объясняет, почему итальянцы больше никогда не хотят ссориться с Ватиканом. А вы говорите, папская милость! Я молча постоял несколько минут у роскошного памятника на надгробии. Я торопился, мне надо было успеть на вечернюю проповедь отца Фабио Розини, самого известного римского проповедника. Он раньше был музыкантом, воинствующим атеистом, и обращение в христианство тогда было самое последнее, что могло прийти ему в голову, а уж стать священником… да упаси господи. А сейчас его проповеди – одно из самых массовых римских мероприятий. И стар, и млад, рок-баллады и религиозные песнопения под сводами небольшого собора на площади Венеции, прямо напротив монумента Витторио Эммануэлю и объединенной Италии. Просто исторический анекдот, да и только. Фабио Розини сразу предупредил, что времени у него немного, паства важнее, чем мои вопросы. «Что небезосновательно, – подумал я. – Поймите, когда сто пятьдесят лет назад появилось Итальянское государство, оно родилось как светское. Церковь же снова стала подниматься только после войны. Потому что единственной силой, единственной партией, которая реально управляла страной, стали христианские демократы. Но никак нельзя приравнивать христианскую демократию и Ватикан». Я что-то хотел возразить по поводу направляющей силы итальянских коммунистов, и именно после войны, но тактично промолчал. А бывший атеист и музыкант не унимался: «Конечно, государство отделено от церкви. Но это как в Евангелии: „Кесарю – кесарево, Богу – богово“. Сказанное Иисусом о выплате налогов императору указывает не только на то, что есть вещи, которые государству принадлежат, но и то, над чем государство не властно». С этим сложно не согласиться, особенно если учесть, что католичество перестало быть официальной религией Италии только… в 1984 году. Но, даже убрав религию из конституции, итальянцы не перестали ни быть католиками, ни ходить в церковь. Распятие – до сих пор один из государственных символов. Оно висит на стенах в школах, больницах, полицейских участках. Именно распятие, а не портрет президента или премьер-министра.
Я поделился своим открытием с доном Розини, проповедник почему-то засмеялся в голос: «Портрет Сильвио Берлускони? Да никогда! А Джорджио Наполитано! Боже мой, тогда я буду молиться еще чаще».
Аудиенция была закончена, начинался музыкально-поэтический сеанс единения церкви и человека. Заиграли скрипки, барабаны, перед алтарем появился хор. Это напоминало европеизированный госпел. Я вглядывался в лица поющих и пытался понять, они сюда пришли ради веры или религиозного перформанса? Впрочем, это было уже не так важно. Важно другое, в Средневековье, когда до победы христианских демократов было еще далеко, папам приходилось управлять страной единолично. Это накладывало отпечаток на их быт и прививало дурные привычки. «Интересно, – подумал я, – а что любили римские папы?» Увы, не все их пристрастия оказались достойными подражания и воспевания. Папа Мартин Четвертый, например, объедался угрями, утопленными в белом вине. Иннокентий Десятый лечился от всех болезней только толчеными драгоценными камнями, которые специально хранились при дворе. Еще он, почувствовав, что даже изумруды с бриллиантами не помогают, доверил управление государством Ватикан своей родственнице, Донне Олимпии, которая, продолжая дело папы, просто разорила казну. Александра Шестого и вовсе называют «главным позором церкви» или «аптекарем сатаны». Он открыто проживал с многочисленными любовницами, назначал кардиналами своих не менее многочисленных детей и травил мышьяком всех тех, кто мешал ему таким образом наслаждаться жизнью. Или вот, например, Бонифаций Восьмой. Абсолютно безнравственный тип, чья личная жизнь была далека от праведной. В истории Римско-католической церкви были папы, жившие, как императоры, и папы, которые сражались на поле боя. Они были скорее королями, чем папами, и оценить их деятельность сегодня практически невозможно. Но всех этих, да и других, более респектабельных пап, объединяла одна страсть. К несчастью для современников и к радости для потомков, большинство ватиканских правителей считали искусство лучшим вложением капиталов.
В 1508 году фасад Кафедрального собора Святого Петрония в Болонье украсила бронзовая фигура папы Юлия Второго, отлитая Микеланджело. В левой руке Папа держал ключи от царствия небесного, а в правой… «Что это я делаю правой рукой?» – спросил Юлий Второй, увидев статую. «Благословляете и немного грозите», – ответил Микеланджело. С такой формулировкой понтифик согласился. Болонцы, правда, не совсем. Три года они «терпели папские угрозы», потом их терпение лопнуло, они избавились от папской власти, а статую просто столкнули с собора. Герцог Феррарский впоследствии отлил из осколков Юлия Второго пушку, символично назвав ее Джулией. И как еще в 1390 году другой папа, Иннокентий Седьмой, всеми стараниями и хитростями не позволил, чтобы все тот же Болонский собор Святого Петрония превзошел своими размерами собор Святого Петра, так и спустя два века Юлий Второй предусмотрительно понимал, что все памятники ставить в одной свободолюбивой Болонье чревато. Микеланджело был отправлен в Каррарские каменоломни в Тоскане, где провел восемь месяцев, отбирая мрамор для грандиозной гробницы, заказанной ему папой. Свое искусство скульптора он формулировал так: «Я беру кусок мрамора и просто отсекаю от него все лишнее». Вернувшись в Рим, придворный скульптор страны застал радостную картину: вся площадь Святого Петра была завалена его мрамором. Но главный сюрприз ждал Микеланджело впереди. Папа Юлий его больше не хотел принимать. За время поиска мрамора другой, более хитрый гений эпохи Возрождения убедил папу, что гробница, построенная при жизни, – дурной знак. Лучше, например, вложить деньги в базилику Святого Петра, которую строит он. Звали хитреца Донато Браманте. Хотя за папский бюджет боролся не только этот основоположник архитектуры Высокого Возрождения, но и, например, великий Рафаэль. Но, в отличие от своих конкурентов, Микеланджело не был большим любителем клянчить государственные деньги. Он покинул Рим, да так резко и гордо, что папе самому пришлось ехать его возвращать. Но Браманте не собирался сдаваться. Он придумал для Микеланджело новое испытание. Посоветовал папе Юлию заказать роспись Сикстинской капеллы именно скульптору. Браманте был уверен, это будет позор конкурента, ведь Микеланджело может работать только с камнями.
