Лиза Гуткович не только была свидетелем, но и сама участвовала в подготовке и осуществлении этой впечатляющей авантюры. Она показала мне фото: Шульц непринужденно опирается на край письменного стола, форменная фуражка, худое лицо, не более редкое, чем его фамилия. Его подруга – в свитере, очень стройная, на ней бусы, юбка, у нее длинные темные волосы, ничто в этой фотографии молодой женщины и мужчины не указывает на гетто. Заметна только разница в возрасте. Ей едва восемнадцать, ему – сорок четыре. Но ведь шла война, и было не до мещанских приличий. Неподписанная фотография: визит в родительский дом. Неизвестный офицер со своей невестой. Если бы речь шла об обычной войне, о территориях и власти, о коалициях и сырье, эту фотографию могли сделать в доме фройляйн Ильзы Штайн, в городке Нидда, округ Веттерау, земля Гессен. На самом деле снимок был сделан в Минском гетто, рядом с местом массовых захоронений.
Моя хозяйка вышла в соседнюю комнату и вернулась, держа вешалку с вычищенной формой офицера Советской Армии:
– Это моего второго мужа, он умер.
Ее первый муж был скрипачом в Белорусской филармонии в Минске, сама Лиза Гуткович была дочерью крестьянина-еврея из деревни под Витебском. Когда пришли немцы, у Лизы был маленький сын. Она вместе с мужем тут же попала в гетто, ребенка ей удалось вовремя передать другим людям. Своего мужа она больше никогда не видела и никогда не узнала, где он был расстрелян, ребенок пропал.
Первый массовый расстрел в ноябре 1941 года ей удалось пережить благодаря мужеству и везению. Внезапно эсесовцы с собаками и автоматами начали сгонять людей в одно место. Она рискнула бежать из колонны и смешалась с русскими женщинами на обочине. Ни одна из них ее не выдала. До глубокой ночи она пряталась в каком-то саду. Но она решила, что не может бросить свекровь одну в гетто, и тайно вернулась туда через колючую проволоку, ее снова никто не заметил. Вскоре после этого она попала в рабочую колонну из двухсот женщин, находившуюся под началом гауптмана Вилли Шульца, члена партии национал-социалистов.
Однажды в марте 1942 года колонна возвращалась с работы, ворота гетто оказались перегороженными; ремесленникам приказали остаться снаружи, а прочим идти внутрь. Лиза поняла, что это значит. При регистрации она хладнокровно скрыла, что она инженер. «Интеллигенцию» ликвидировали в первую очередь. Но время показало, что быть никем и ничего не уметь, так же погибельно. Она выдала себя за портниху, это значилось в ее аусвайсе, поэтому ее отогнали в сторону от ворот, подальше от роковой колонны. Случилось то, что она предчувствовала. Большинство женщин погнали сквозь ворота и дальше – к черной могиле, которую и сегодня показывают в Минске. Здесь погибли пять тысяч человек.
Небольшой группе, остававшейся снаружи во время многочасового массового расстрела, было сказано, что им сохраняют жизнь. Но они должны стоять на коленях. Она стояла на коленях, на протяжении четырех часов слышала залпы, и отморозила себе пальцы ног. Затем ворота снова открылись: «Эй вы, внутрь!» На следующий день их снова отправили на работу. Из двухсот женщин в их колонне осталось пять. Пришел Шульц. Он указал на оставшихся и произнес: «Я в этом не виноват». Убитых заменили новые работницы. Прежде были русские еврейки, теперь привезли депортированных из других стран. И тут произошло нечто совершенно невероятное. Шульц остановился около одной из новеньких, очень юной и впечатляюще красивой. Он подал ей руку. Немецкий офицер, член национал-социалистической партии, подал руку еврейке в гетто. Они поговорили по-немецки, он спросил, как ее зовут, и она ему ответила: Ильза Штайн. Да, Штайн. Из Нидды. Да, из-под Франкфурта. После этого он ушел.
Работа была тяжелой. Приходилось выгружать дрова и торф из вагонов для большой котельной здания администрации. «Русские женщины были привычнее к физическому труду, чем иностранки», – Лиза Гуткович рассмеялась. Она воспользовалась этим как предлогом для того, чтобы заговорить с красивой новенькой и показать ей, как правильно держать себя. Они подружились, а Шульц, засматривавшийся на девушку из Гессена, приходил снова, разговаривал с ней, приносил еду из немецкой кухни и в качестве привилегии поручал ей несложную работу в помещении. Он был настолько безрассуден, что сделал совсем юную, неопытную Ильзу бригадиром колонны, но при этом достаточно умен для того, чтобы назначить подругу Лизу ее заместителем. Он вынашивал мысль о побеге, но для этого ему нужен был доверенный человек, опытный, а главное – говорящий по-русски. Ни он, ни Ильза Штайн по-русски не говорили. Одни они не прошли бы и десяти километров. Нейтральной зоны, куда они могли бы бежать, не существовало. Подобная пара не смогла бы найти защиту ни у командования вермахта, ни у гражданского начальства. В тот момент выбор стоял только между территорией СС и территорией партизан.
Он был не единственным немцем в Минске, пытавшимся спасти кого-то из евреев: даже сам генеральный комиссар Вильгельм Кубе иногда, преследуя свои интересы40, делал это, но то, что предстояло влюбленному Шульцу, стоило очень дорого – это была государственная измена. Переход на сторону врага. Ведь он поступал так не из жалости или симпатии, а из любви. Он не просто хотел спасти девушку и отойти в сторону, он хотел связать с ней свою жизнь. «Я люблю Ильзу», – сказал он однажды Лизе Гуткович и посвятил ее в отчаянный план: он собирался просить друга-летчика перебросить обеих женщин через линию фронта. Но летчика откомандировали в другое место. Шульц попытался достать подложные документы. Конечно, говорит Гуткович, за деньги можно было купить бумаги у белорусских полицаев. Но только не для еврейки из гетто. Шульц непременно хотел узнать настоящее положение дел на фронте. Он распорядился, что Лиза должна убирать комнату, в которой стоял приемник. Она ловила московское радио и докладывала ему. Но это длилось недолго. Однажды, именно в тот момент, когда диктор произносил по-русски «Говорит Москва!», в комнату вошел эсесовец. Немец заорал на Лизу: «Кто настроил радио?»
Затем он захотел знать, о чем говорит диктор. «Немцы стоят под Москвой», – ответила Лиза. Эсесовец снова заорал: «Ты врешь, проклятая еврейка!» Она бросилась к Шульцу. «Если на меня донесут, – сказала она ему, – меня убьют сегодня же». Шульц ее успокоил: «Я уже давно знаю, что ты инженер, если бы я сообщил об этом, тебя бы давно убили». «Почему вас, евреев, уничтожают?» – спросил он. «Я не знаю», – ответила Лиза Гуткович.
Шульцу было известно, что она поддерживает контакт с подпольем гетто. И ее связной из подполья знал о планах Шульца. 30 марта 1943 года в восемь часов утра по московскому времени к еврейской бирже труда подъехал закрытый грузовик – водитель из вермахта был подкуплен Шульцем, – в машину забрались двадцать пять человек: двенадцать женщин и тринадцать мужчин, якобы для отправки на работу. Среди других здесь были Ильза Штайн, ее младшая сестра Лизхен и Лиза Гуткович. Тринадцать мужчин были вооружены, у одного из них даже была винтовка. Все оружие достали в гетто, через подполье, которое прикрывало операцию и оказывало поддержку. Через несколько часов они должны были добраться до партизан.
