—А мы причем, что он все время присматривался, далеко ли ему бежать, если вдруг лазутчик нагонит на него страху.
—С перепугу дал такого деру, что еле удержал его за бушлат,— грубо съязвил Демидченко.
—Товарищ главный старшина,— вновь заговорил Танчук.— Надо бы Нагорного проверить повнимательнее. Может, в его брюках, кроме дыр, есть еще какие неполадки.
Шутки этой не приняли. Смеялся только Демидченко.
—Эх, Лев Яковлевич, хорошо тебе ходить в львиной шкуре. В моей бы ты взвыл не так, а может, чуток погромче.
—Это у тебя звериная шкура,— тут же окрысился Демидченко.— А на таких, как Танчук, держится вся береговая оборона.
—Прекратить разговоры,— вмешался главный старшина.
Оставшуюся часть пути шли молча. Настроение у меня совсем упало. До сих пор я чувствовал себя нормально, а тут почему-то разболелась ушибленная нога, неприятно заныли синяки и ссадины.
Близился конец апреля. Солнце поднималось все выше и выше. В полдень становилось уже совсем жарко. За все эти дни я ни разу не был в школе, ни разу не навестил Маринку. Занятия в радиокружке, по распоряжению командира отделения, проводил теперь Михась. Даже когда нужно было принести воды, командир посылал кого-нибудь другого, но не меня.
—Ты не обращай на него внимания. Когда-нибудь это у него перегорит,— успокаивал меня Лученок. С того памятного дня, когда лишь по счастливой случайности удалось избежать свалившейся на меня глыбы, Михась почему-то стал говорить по-русски.
—Ты хоть приветы передавай Маринке,— просил я Лученка. Только не говори, пожалуйста, об этом командиру.
Это с какой же стати я стану говорить ему об этом? А ты знаешь, тобой все время интересуется Лида. Помнишь такую?
—Как же не помнить, бойкая такая девчонка,— ответил я и добавил: — И славная.
—Может, и ей передать привет?
—Нет, не надо. Только Маринке. Но так, чтобы не слышали другие. Ребята там такие, что палец в рот не клади. Начнут подшучивать. А она этого не любит.
—Понятно.
—Слушай, Михась, хотелось посоветоваться с тобою. Раз мне все время приходится сидеть на этой макушке, займусь-ка я лучше траншеей. Очищу подход к южному концу, потом поочередно будем долбить ее. У нас же есть бланки боевых листков, в них мы можем отражать, кто сколько сделал.
—Дело говоришь. Давно пора. А то могут спросить: «А что вы, комсомольцы, сделали на своем посту?» И что мы ответим? «Ничего». Стыдно будет. Ништо Микола,— вспомнил свой белорусский язык Лученок.— Мы яшчэ свае вазьмем. Тольки не падай духам, трымай хвост трубой.
Духом я не упаду. У меня такой характер, что если где-нибудь наметится вакуум, он тут же наполняется злостью и я с остервенением берусь за любое дело, пока его не закончу. Тут уж мне не помешает никто, даже сам Демидченко. Сейчас у меня— страшный зуд на траншею. Взяв лом, кирку и лопату, я принялся за расчистку подхода к южному концу траншеи. У меня уже был опыт в этой работе. Да и пласт здесь оказался тоньше, чем на северной стороне. Работа спорилась. Остановился я лишь тогда, когда почувствовал, что кто-то стоит рядом. Оказалось, что на этот раз моей работой заинтересовался Лев Яковлевич.
—А ну дай я.
—Попробуй, может, понравится.
Лев Яковлевич взял лом и принялся ковырять спрессованный временем нанос.
—Ты возьми рукавицы, а то пузыри натрешь,— посоветовал я ему.
Танчук ковырнул еще пару раз, а потом отставил в мою сторону лом и сказал:
—Валяй дальше. У тебя это лучше получается.
Мы оба рассмеялись, так как хорошо поняли друг друга.
Так и быть. Я расчищу этот подход, но потом, дорогой Лев Яковлевич, всем нам придется строго выполнять свою норму.
—Потом, как говорит уважаемый нами Музыченко, побачымо.
Сейчас Льву Яковлевичу бесполезно внушать какую-либо мысль о необходимости быстрейшего окончания работ по очистке траншеи. Также бесполезно призывать его сейчас же самому взяться за эту работу. Его нужно заставлять работать.
Приступая к расчистке подхода к южному концу траншеи, я не был до конца уверен в том, что и с этой стороны откроется такая же картина поперечного сечения рва, какая была обнаружена Сугако. Поэтому я задал Танчуку вопрос:
—Лев Яковлевич, ты видел с той стороны, что там когда-то была траншея?
—Что за вопрос,— это форма утвердительного ответа Танчука.
—А как ты думаешь, здесь будет то же самое, когда я закончу расчистку, или нет?
—Это надо обмозговать,— ответил явно заинтересованный Лев Яковлевич.
Он взял кирку, пошел к северному концу траншеи и начал что-то измерять. Закончив свои расчеты, он вернулся и сказал:
—Два метра двадцать сантиметров.
—Что это значит, Лев Яковлевич?
—А это значит то, что значит,— ответил загадкой Танчук и принялся за такие же измерения на южной стороне. Вначале он продолбил в радиальном направлении неглубокую бороздку в том месте, где по расчетам должна быть засыпанная траншея, а потом, после повторных измерений, намеченную бороздку углубил.
—А ну иди теперь сюда,— пригласил меня Лев Яковлевич.— Смотри и думай.
Я подошел к Танчуку и внимательно посмотрел на бороздку. В ней явственно обозначился участок, более глубокий и по длине соответствующий ширине предполагаемой траншеи. За пределами этого участка борозда еле намечалась. Видно было, что там был сплошной гранит.
—Ну и что ты теперь скажешь? Что у Танчука на плечах?
—Лев Яковлевич, у тебя же министерская голова!— воскликнул я.
—Мне об этом говорил еще два года назад сам дядя. А дядя, между прочим, всегда говорит дело. Ему можно верить.
—Слушай, Лев Яковлевич, раз у тебя такая светлая голова,— похвалил я его,— придумай что-нибудь такое, чтобы можно было и траншею отрыть, и мозолей на руках поменьше заработать. Можно, конечно, выполнить дело и так, но лучше, если оно делается с головой. А еще лучше, если оно делается с хорошей головой.
—Ты, я вижу, тоже говоришь дело,— засмеялся Танчук.
К полудню я все-таки закончил расчистку площадки с южной стороны. Полностью подтвердилось первоначальное предположение о том, что траншея опоясывает вершину горы полукругом и своими концами выходит с северной и южной сторон на площадку. Теперь осталось самое главное и трудное— очистить ров от слежавшегося наноса. Я взял графики дежурств радистов и сигнальщиков и выписал фамилии тех, кто был свободным от вахт в дневное время. Составленный график расчистки траншеи показал командиру.
—Вы что, может быть, и с командованием дивизиона согласовали этот вопрос?
—А зачем нам такими вопросами беспокоить командование?
