Правда, Аго тоже обладал необходимыми для этого дела терпением и хитростью, и уламры понимали пользу двойной попытки раздобыть огонь.
Они с шумом поднялись. Сторонники Нао, подбадривая себя криками, приготовились к бою.
Чуждый страха, сын Зубра не пренебрегал, однако, осторожностью. Он отложил поединок. Гун Сухие Кости выразил неясные мысли толпы:
— Разве уламры хотят исчезнуть с лица земли? Разве они забыли, что враг и наводнение уничтожили много воинов: из четверых остался один. Всякий, кто способен носить рогатину, топор и палицу, должен жить. Нао и Аго- сильнейшие из мужчин, которые охотятся в лесу и в саванне; если один из них умрет, уламры еще больше ослабеют. Дочь Болота будет принадлежать тому, кто вернет нам огонь. Такова воля племени!
— Пусть так и будет, — подтвердили хриплые голоса.
Женщины, грозные своей многочисленностью, страшные своей нетронутой силой и общностью своих чувств, воскликнули:
— Гаммла будет принадлежать тому, кто завоюет огонь!
Аго приподнял свои волосатые плечи. Он ненавидел толпу, но не счел нужным вступать в пререкания. Уверенный в том, что опередит Нао, он твердо решил, при случае, уничтожить соперника.
Сердце его наполнилось жестокостью.
Это было на рассвете следующего дня. В облаках трепетал ветер, а низко над землей и болотами нависал недвижимый, благоухающий, теплый воздух. Небо дрожало, как озеро, на котором колыхались водоросли, кувшинки и бледные камыши. Утренняя заря катила по небу свою пену; она расширялась, разливалась желтыми лагунами, берилловыми лиманами, реками из розового перламутра.
Уламры, повернувшись к этому огромному огню, чувствовали, как в глубине их душ поднимается что-то величественное, что заставляет петь в траве саванны и ивняках маленьких птичек.
Раненые стонали от жажды; мертвый воин лежал, раскинув свои посиневшие члены; какое-то ночное животное уже изгрызло его лицо. Гун бормотал нараспев неясные жалобы. Фаум велел бросить труп в воду.
Затем внимание племени обратилось к завоевателям огня, Аго и Нао, которые готовились к походу. Волосатые братья вооружились палицами, топорами, рогатиной и дротиками с нефритовым и кремневым наконечниками. Нао, рассчитывавший больше на храбрость, чем на силу, выбрал себе двух молодых воинов, ловких и быстрых в беге. Они были вооружены топорами, рогатинами и дротиками. Нао добавил к этому дубовую обожженную палицу. Он предпочитал это оружие всякому другому и пускал его в ход в борьбе с крупными хищниками.
Фаум обратился сперва к сыну Зубра:
— Аго появился на свет раньше, чем сын Леопарда. Пусть он первым выберет путь. Если он пойдет к Большой реке, Нао повернет к болотам, к заходящему солнцу… Если Аго пойдет к болоту, Нао повернет к Большой реке.
— Аго еще не знает, куда он пойдет, — возразил волосатый. — Аго ищет огонь; он может пойти утром к реке, вечером к болотам. Разве охотник, преследуя кабана, знает, где он его убьет?
— Аго может изменить дорогу, — вмешался Гун, поддержанный ропотом толпы, — но он не может одновременно идти и к заходящему солнцу, и к Большой реке. Пусть он скажет, куда он пойдет!
В глубине своей темной души сын Зубра понял, что он совершит ошибку не тем, что не послушается вождя, а тем, что возбудит этим подозрения Нао. Обратив на толпу свой волчий взгляд, он воскликнул:
— Аго пойдет к заходящему солнцу! — и, сделав знак своим братьям, он пустился в путь вдоль болот.
Нао не сразу последовал его примеру. Он пожелал еще раз запечатлеть в своих глазах образ Гаммлы. Она стояла под ясенем позади вождя, Гуна и других стариков. Нао приблизился к ней; она не шелохнулась, обернувшись лицом к саванне. В ее волосах были вплетены цветы стрелолистника и ненюфары цвета луны; казалось, будто от кожи ее излучается свет, более яркий, чем от речной струи и от зеленого тела деревьев.
Нао почувствовал жажду жизни, беспокойное, могучее желание, которое овладевает животными и растениями. Его сердце сильно забилось, он задыхался от нежности и гнева; всякий, кто мог разъединить его с Гаммлой, казался ему теперь столь же ненавистным, как сыновья Мамонта или пожиратели людей.
Он поднял руку, вооруженную топором, и сказал:
— Дочь Болота! Нао или не вернется совсем, — он исчезнет в земле, в воде, в животе гиены, — или принесет огонь уламрам. Он принесет Гаммле раковины, зубы леопарда, голубые камни, рога зубров!
При этих словах девушка бросила на воина взгляд, в котором трепетала радость ребенка. Но Фаум прервал его с нетерпением:
— Сыновья Зубра уже скрылись за тополями!
Тогда Нао пошел по направлению к югу.
Целый день шли Нао, Гав и Нам по саванне. Она была в расцвете своих сил; травы качались, набегали друг на друга, как морские волны, саванна колыхалась под легким ветерком, трескалась на солнце, излучала в воздух бесчисленные ароматы. Она была грозна и обильна, монотонна в своей необъятности и вместе с тем разнообразна. Среди моря злаков, островов дрока, полуостровов вереска цвели зверобой, шалфей, лютики, сердечники. Местами обнаженная земля жила медлительной жизнью камней, устоявших против натиска растительности. Дальше снова тянулись поля, усеянные цветущими мальвами, шиповником, васильками, красным клевером и кустарниками.
Невысокие холмы перемежались с ложбинками и болотами, где кишели насекомые и пресмыкающиеся. Кое-где причудливые скалы поднимали над равниной свой профиль мамонта. Антилопы, зайцы то появлялись, то исчезали в траве, преследуемые волками и собаками. В воздухе скользили дрофы, куропатки, парили журавли и вороны. Табуны лошадей и стада лосей пересекали зеленую равнину, где медленно бродил серый медведь с повадками большой обезьяны и носорога, более сильный, чем тигр, и столь же грозный, как лев-великан. Нао, Нам и Гав расположились на ночлег у подножия кургана; они не прошли еще и десятой части саванны, они видели лишь бушующие волны трав. Кругом была ровная, однообразная степь. Заходящее солнце таяло в сумрачных облаках. Глядя на бесчисленные отсветы облаков, Нао думал о маленьком пламени, которое он должен завоевать. Казалось, достаточно было подняться на холмы, протянуть сосновую ветку, чтобы зажечь ее от потухающего на западе костра.
Тучи почернели. Пурпуровая бездна залегла в глубине пространства, один за другим появлялись маленькие, сверкающие камешки звезд. Повеяло дыханием ночи.
Нао, привыкший к сторожевым кострам, к этому светлому барьеру, ограждающему людей от моря мрака, теперь острее почувствовал свою слабость и беспомощность. Каждое мгновение мог появиться серый медведь или леопард, тигр или лев, хотя они и редко проникали в глубь саванны; стадо зубров могло растоптать слабое человеческое тело; многочисленность придавала волкам силу крупных хищников, голод вооружал их храбростью.