Гарун Тазиев - Запах серы

Южные склоны Ньирагонго и его соседа Ньямлагиры уходят на сотни метров под воду озера Киву и нередко сбрасывают в него потоки расплавленной лавы. Самое первое из виденных мною извержений было как раз такого рода. В мае 1948 года в нижней части южного бока Ньямлагиры открылась 5-километровая трещина шириной в шаг; за несколько дней расплавленная порода достигла озера. Вулканический процесс славится своими парадоксами, но тут я стал свидетелем одного из наиболее неожиданных: мирного слияния воды и пламени…

Я первым готов был предполагать, что вторжение в озеро широкого потока кипящей лавы должно быть впечатляющим зрелищем. Ничего подобного! Масса расплава вползала в прозрачную воду с безмятежностью ужа. Не считая белого пара там, где густое вещество вишневого цвета соприкасалось с поверхностью озера, можно было подумать, что вообще ничего не происходит.

Мы с превеликими предосторожностями подплыли ближе. Еще один парадокс: вода, по которой мы плыли, осторожно работая веслом, не кипела и даже почти не нагрелась. Если вдуматься, то этого следовало ожидать: небольшое количество теплоты, полученное от поверхности лавового потока, рассеивалось в огромном объеме воды. Разумеется, в том месте, где расплав непосредственно соприкасался с водой, та бурно закипала. Людям и рыбам лучше туда не лезть: красавицы тилапии, которых мы руками вытаскивали из воды, были если не сварены, то по меньшей мере «оглушены» тепловым ударом.

В оцепенении следили мы за ползущим по дну озера потоком, чье раскаленное нутро время от времени проглядывало между черными чешуйками затвердевшего панциря на двух-трехметровой глубине.

Позднее мне довелось наблюдать то же явление во время подводных извержений Капелиньюша на Азорских островах, а также Суртсэя и Киркьюфелля в Исландии. Это позволяет мне отвергать гипотезу, согласно которой колоссальные наслоения вулканических туфов, называемых палагонитами или гиалокластитами, произошли от дробления подводных лавовых потоков. Я попытался доказать, что дело совсем не в этом, что пласты шлака толщиной в десятки, а то и в сотни метров, занимающие иногда огромные площади, являются продуктом бесчисленных срывов перегретого пара, попавшего под слой раскаленной лавы. Лет пять тому назад я опубликовал первую научную статью по этой теме. За ней последовали другие, щедро снабженные новыми доказательствами. Несмотря на это, немало вулканологов не спешат отказаться от классического объяснения, принятого ими без обсуждения. Нелегко расставаться с общепринятыми воззрениями…

За 80 лет, прошедших со дня открытия, Ньямлагира раз десять извергала излишки своей лавы. Три раза лава доходила до озера Киву: из кратера Катерузи в 1912-м, из кратера Чамбене в 1938-м и из кратера Мухуболи в 1948 году. Все три, разумеется, находятся на южном склоне вулкана. Что до Ньирагонго, то он за короткий исторический период, считая с момента экспедиции Гётцена, ни разу не выплескивал лаву из лежащего в его чреве лавового озера. Глубинный источник постоянно компенсирует излучение тепла в атмосферу. В ходе наших экспедиций мы различными методами подсчитывали этот расход энергии и неизменно получали от 75 до 150 киловатт на квадратный метр в секунду.

Конечно же, ни о чем подобном я не помышлял, впервые взбираясь на Ньирагонго… Вулканизм тогда был для меня тайной за семью печатями. Я карабкался по склонам, покрытым густым лесом, которому длинные бороды сине-зеленых лишайников придавали сходство с подводным царством. Гигантские стволы экваториального вереска, некоторые высотой 10–15 метров, резко выделялись на фоне блекло-зеленых тонов остальных растений почти черным цветом своих крошечных листьев. На отметке 3000 метров кончается вересковый лес. Выше растут только древовидный крестовник, смахивающий на великанский салат, и гигантские лобелии — на редкость красивые растения: сотни небольших цветков обвиваются вокруг стеблей узкими спиралями.

Стоял сухой сезон, и плававшая в воздухе тонкая пыль снижала видимость, совершенно размывала линии. Все это уменьшало удовольствие от прогулки. Нельзя было отрицать, что Ньирагонго — внушительная гора, но человека, влюбленного в Альпы, она скорее разочаровывала… Без особого труда я добрался до узкого кольцевого гребня вокруг кратера. Последний производил сильное впечатление, отчасти компенсируя слабую видимость и легкость восхождения (тогда я еще не читал дневника Гётцена и воспользовался тропой, которую «рубщики» — сторожа национального парка поддерживали в нормальном состоянии).

Кратер походил на цилиндрический котел диаметром около 1500 метров, с плоским дном, просматривавшимся местами сквозь клочья дыма. Все это было не слишком завлекательно… Мой альпинистский ум привлекала только стенка, круто падавшая метров на двести; для получения хотя бы минимального удовольствия необходимо было преодолеть какую-нибудь трудность.

Улегшись ничком на внешнем склоне, я почти час терпеливо ждал, пока рассеются дым и мгла. Чтобы убить время, я принялся намечать на стенке возможные маршруты спуска и насчитал их по меньшей мере с полдюжины…

Назад я бежал почти без передышки и, выходя из леса уже ночью, поклялся, что моя первая вулканическая гора будет последней. Через полгода извержение Ньямлагиры сделало меня клятвопреступником и положило начало научному приключению, длящемуся вот уже более 30 лет.

Для наблюдения за этим извержением я поставил палатку близ урочища Китуро, у верхнего окончания трещины, из которой в течение нескольких месяцев выходили лава и газы. Оттуда я не раз смотрел на горизонтальную вершину соседнего Ньирагонго, возвышающегося над местом извержения почти на 1500 метров. Нельзя было не обратить внимание на его рдеющий дымовой столб, особенно в ясные ночи. Эти отблески заинтриговали меня, наводя на мысль, что в глубине обширного кратера прячется какое-то пламя. Что это было за пламя? Каково происхождение зарева, появившегося, как говорили старожилы, лет двадцать назад? Разумеется, речь могла идти только о раскаленной лаве, но чисто человеческое любопытство — не говоря уже о профессиональном интересе геолога — требовало более детальной информации. Местные европейцы и старый вождь племени баньяруанда рассказывали мне, что подобное любопытство уже подвигло несколько смельчаков на попытки спуститься в кратер. Ни одному из них не удалось добиться успеха, и тайна оставалась неразгаданной.

Я частенько задумывался над этим и всякий раз удивлялся, почему худо-бедно тренированные альпинисты не сумели достичь низа стенки, на которой, как мне помнилось, намечался не один возможный маршрут спуска. Несомненно, кажущаяся вертикальность и головокружительный вид этой кольцевой стены отвращали их от намерений. Странно: для опытного скалолаза подобное обстоятельство должно было явиться лишь дополнительным соблазном. Я никак не мог уразуметь, что их останавливало. Какой-нибудь невидимый сверху непреодолимый выступ? Мне захотелось вернуться на вулкан и в свою очередь попробовать осуществить «схождение в ад», однако мой прямой начальник по Геологической службе Конго [1] поручил мне наблюдение за извержением Китуро, и я не мог без уважительных причин покинуть свой пост. А извержение продолжалось целых 5 месяцев…