— Что? — спросила я, не веря своим ушам. — Вы это серьезно?
Он угрюмо повторил инструкцию. Я оглянулась вокруг в поисках места для переодевания, но его нигде не было. Что делать? Я заехала слишком далеко и слишком многое перенесла, чтобы отступить сейчас. Молодой человек удалился. «Ну и черт с ним! В конце концов, так будет прохладнее», — подумала я. Итак, как можно более осторожно я сняла свою пропотевшую новую одежду, аккуратно свернула ее и облачилась в национальный наряд, а свой положила на камень, который за несколько минут до этого служил сиденьем для ожидавших нас женщин. Я чувствовала себя ужасно глупо в бесцветных лохмотьях и сожалела о деньгах, потраченных на одежду «для благоприятного впечатления». Вновь возник молодой человек. Он тоже переоделся и предстал передо мной почти голым, с повязкой на бедрах наподобие плавок и босым, как и женщины у костра. Затем он распорядился снять все: туфли, чулки, нижнее белье и все украшения, включая даже заколки для волос. Мое любопытство постепенно таяло, уступая место мрачным предчувствиям, но я повиновалась.
Помню, как заталкивала свои украшения в носки туфель. Я проделала также и то, что естественно для любой женщины, хотя нас никто этому не учит: положила свое нижнее белье в середину кучки вещей, чтобы никто не видел.
Клубы густого серого дыма поднялись от тлеющих углей, когда в костер бросили свежие зеленые сучья. Женщина с повязкой на голове взяла предмет, оказавшийся крылом крупного черного ястреба, и развернула его как веер. Она обмахнула им меня спереди с ног до головы. Дым окутал меня, я чуть не задохнулась. Потом она повертела указательным пальцем, и я поняла, что мне надо повернуться. Дымный ритуал был повторен у меня за спиной. Затем мне велели переступить через огонь сквозь дым.
Наконец мне сказали, что очищение закончено, и я получила разрешение войти в металлический сарай. Когда бронзовотелый мужской эскорт провожал меня к входу, я увидела, как та же самая женщина взяла все мое имущество. Она подержала его над огнем, взглянула на меня и улыбнулась. Когда наши взгляды встретились, она выпустила мои сокровища из рук. Все, что было у меня, отправилось в огонь!
На секунду у меня перехватило дыхание. Не знаю, почему я не завопила и не бросилась спасать свои вещи. На лице женщины было написано, что она не совершает ничего дурного, а просто поступает согласно необычному ритуалу гостеприимства. «Она просто невежественна, промелькнуло у меня в голове. — Ничего не понимает в кредитных карточках и важных бумагах». Слава богу, я оставила свой обратный билет на самолет в гостинице. Я знала, что у меня найдется в номере и другая одежда, и я как-нибудь пройду через лобби в отеле в этих лохмотьях, когда придет время. Помню, как подбадривала себя: «Ну же, Марло, ты же покладистая женщина. Не стоит переживать из-за этого». Однако все равно решила выкопать потом из пепла одно из колец, надеясь, что огонь погаснет и костер остынет до того, как мы отправимся на джипе обратно в город.
Но этому не суждено было случиться.
Лишь сейчас, оглядываясь назад, я осознала смысл того, что сняла с себя все ценные и, как мне казалось, такие необходимые украшения. Тогда мне еще только предстояло понять, что время, в котором жили эти люди, не имело ничего общего со временем на моих золотых часах, преданных теперь навсегда земле.
Много позже я поняла, что освобождение от привязанностей к вещам и определенным убеждениям было уже начертано в книге моей судьбы как необходимый шаг в моем совершенствовании на пути к бытию.
Мы вошли под навес, закрытый с трех сторон. Двери не было, равно как и нужды в окнах. Сооружение предназначалось для зашиты от солнца; возможно, оно служило загоном для овец. Жару усугублял пылавший костер, разведенный в обложенном камнями углублении. Навес явно не подходил для человеческого жилья: ни стульев, ни полок, ни вентилятора. Электричества тоже не было. Вся эта конструкция представляла собой гофрированную жесть, кое-как скрепленную старыми полусгнившими деревяшками.
Несмотря на то что последние четыре часа я провела на ярком солнце, мои глаза быстро привыкли к полумраку этого задымленного укрытия. Несколько взрослых аборигенов сидели и стояли на песке вокруг костра. На головах мужчин были цветастые повязки и перья, прикрепленные к рукам и лодыжкам. Одеты они были в балахоны, подобные тому, что был на моем водителе. На лице последнего краска отсутствовала, но лица других были разрисованы белым цветом точки, полосы и сложные фигуры. Руки украшали изображения ящериц, а ноги и спины — змей, кенгуру и птиц.
Женщины были раскрашены не так живописно. Все они оказались примерно моего роста — пять футов шесть дюймов. Больше было пожилых, но их кожа цвета молочного шоколада выглядела мягкой и свежей. Ни одной длинноволосой я не заметила; их курчавые волосы были коротко стрижены. Те же, кто вроде бы носил более длинные волосы, перехватывали их узкой лентой вокруг головы. Я обратила внимание на одну очень старую седую женщину, сидевшую у входа. У нее вокруг шеи и на лодыжках была с явным художественным вкусом изображена гирлянда цветов с прорисованными листьями и тычинками в центре каждого цветка. На всех были надеты либо два куска ткани, либо накидка, такая же, как выдали мне. Я не увидела и младенцев, за исключением одного подростка.
Взгляд мой приковывал наиболее ярко одетый человек — мужчина с волосами, подернутыми сединой. Короткая бородка подчеркивала силу и достоинство его лица. На нем был великолепный головной убор из ярких перьев попугая. Перья украшали также руки и лодыжки. Несколько предметов болтались у него на поясе, а на груди висела круглая, искусно отделанная камнями и семенами пластина. Некоторые из женщин имели подобные украшения меньшего размера в качестве бус.
Он улыбнулся и протянул мне обе руки. Посмотрев в его черные бархатистые глаза, я на мгновение ощутила себя в полном покое и безопасности. Думаю, у него было самое благородное лицо из всех, которые мне доводилось когда-либо видеть.
Чувства мои, однако, пребывали в смятении. Разрисованные лица, мужчины, стоявшие у меня за спиной с острыми как бритва копьями, все это усугубляло разраставшийся во мне страх. Но располагающее выражение их лиц, да и сама атмосфера сквозили ароматом обволакивающего комфорта и дружелюбия. Я пыталась разобраться в своих эмоциях, коря себя за глупость. Прием ничуть не соответствовал моим ожиданиям. Я и представить себе не могла, что в такой угрожающей обстановке может оказаться столько приятных на вид людей. Если бы только мою камеру не предали огню за стенами этой хижины, сколько замечательных снимков я поместила бы в альбом и показала друзьям и родственникам. Мои мысли вернулись к огню. Что там еще горит? Меня передернуло: международные водительские права, оранжевые австралийские банкноты; стодолларовая купюра, которую я годами, со времен работы в телефонной компании в молодости, носила в секретном отделении кошелька; флакон любимой губной помады, которую в этой стране не достать; механические часы; кольцо, которое тетя Нола подарила мне на 18-летие.
