работа воды, и сжатіе земной коры съ образованіемъ складокъ или сбросовъ — результатъ силы тяжести, движущей и воду, и гнущіеся пласты горныхъ породъ — съ болѣе высокаго уровня па низшій, ближе къ центру земли.
Однако, вода не только образуетъ неровности на поверхности земной: опа же и выравниваетъ ихъ. Обратимся мы къ какому-нибудь степному пруду (ставку) въ вершинѣ балки, устроенному для водопоя скота во время полевыхъ работъ. Кругомъ — распаханная степь. Каждый дождь сноситъ въ ставокъ часть распаханной плугомъ почвы, и черезъ нѣсколько лѣтъ прудъ совершенно мелѣетъ, пріобрѣтаетъ плоское дно. Такъ же точно каждый разливъ рѣки заноситъ иломъ и пескомъ займищное озеро.
Обратимся къ пріазовской степи. Многочисленныя балки и рѣчныя долины показываютъ намъ, что глубоко въ подпочвъ лежитъ чрезвычайно ровнымъ, почти совершенно горизонтальнымъ слоемъ желтый раковинный известнякъ. Онъ отлагался въ неглубокомъ морѣ. Морская вода распредѣляла приносимыя съ суши вещества такъ, что они образовали совершенно горизонтальный слой.
Поверхъ известняка лежитъ, слой бураго суглинка. Онъ, приблизительно, равной мощности (толщины) на громадныхъ пространствахъ. Во многихъ мѣстахъ видно, что онъ заполнилъ какія-то борозды и ямы въ известнякѣ —слѣды древнихъ овраговъ. Слѣдовательно, этотъ буро-суглинковый покровъ заполнилъ и совершенно замаскировалъ, какъ бы залѣчилъ сдѣланныя водою раны.
До настоящаго времени еще многіе изслѣдователи считаютъ, что эти бурые суглинки нанесены не водою, а вѣтромъ, въ видѣ песчано-глинистой пыли. Впервыѣ этотъ способъ образованія былъ приписанъ желто-бурымъ суглинкамъ Китая, называемымъ лессомъ. Наши суглинки имѣютъ довольно значительное сходство съ этимъ лессомъ, но гораздо грубѣе на ощупь и содержатъ больше крупнаго песка. Кромѣ того, въ непосредственной близости Донецкаго кряжа въ этихъ суглинкахъ находятся кусочки камня (сланца и песчаника), которые вѣтромъ принесены быть не могли. Это обстоятельство, а также и замѣтная слоистость заставляютъ пасъ разсматривать наши бурые суглинки, какъ горную породу, происшедшую путемъ разрушенія другихъ, болѣе древнихъ, съ теченіемъ времени превратившихся въ глину и песокъ, и намытую дождевыми водами съ Донецкаго кряжа и другихъ участковъ первобытной суши на обнаружившуюся изъ подъ моря равнину — морское дно. Впослѣдствіи мы познакомимся съ исторіей нашей равнины.
Вѣтеръ также производитъ работу выравниванія земной поверхности, хотя, въ то же самое время, образуетъ песчаные холмы.
Двигавшійся съ сѣвера ледъ стиралъ нѣкоторыя возвышенія и переносилъ огромное количество глины, песка и камня, отлагалъ ихъ на мѣстѣ своего пребыванія и тоже содѣйствовалъ выравниванію страны, въ то время какъ его талыя воды промывали долины.
Такимъ вѣчнымъ круговоротомъ вещества, начиная газами. которые выдыхаетъ земля въ вулканическихъ странахъ, изливающимися водами, и кончая пылью горныхъ породъ, непрерывно измѣняется ликъ земли.
Значеніе рельефа въ исторіи страны
Великое значеніе въ жизни народовъ имѣетъ рельефъ страны.
Опредѣляя теченіе рѣкъ и характеръ ихъ долинъ — широкихъ и удобныхъ путей сношеній, гдѣ плывущій по рѣкѣ безопасенъ отъ внезапныхъ нападеній, равнинный рельефъ содѣйствуетъ сношеніямъ, сближенію и сліянію народовъ, тогда какъ горныя страны порождаютъ замкнутость, обособленность, недовѣрчивость и раздробленность племенъ, иногда даже только отдѣльныхъ родовъ горцевъ. Въ равнинности страны видятъ историки факторъ развитія великаго объединеннаго русскаго государства. Но тамъ лѣса и болота играли долгое время граничную роль горныхъ хребтовъ.
Подонье, нашъ край, лежитъ уже за предѣлами лѣсовъ. Для многихъ онъ представляетъ уже преддверіе пустынь, полупустыню, и мы приведемъ выписку изъ труда харьковскаго профессора И. Д. Борисяка, посѣтившаго Новочеркасскъ для ревизіи учебныхъ заведеній (Харьковскаго округа). Она отличію характеризуетъ впечатлѣніе, выносимое уроженцемъ древней, исконной Руси, всегда боявшейся этого „Дикаго Поля".
«Въ ландшафности страны кроется весьма часто глубокій смыслъ геологическихъ условій ея образованія. Присутствіе возвышенныхъ закраинъ, у подошвы которыхъ протекаютъ
рѣки, а за ними далеко разстилается ровная низина, обусловливаютъ характеръ здѣшней мѣстности, опредѣляютъ мѣру впечатлѣнія, производимаго ею на путешественника. Здѣсь нѣтъ поразительныхъ контрастовъ, волнующихъ мгновенно душу его въ какомъ бы то ни было направленіи: въ контурахъ возвышенностей онъ ощущаетъ большое однообразіе: хотя балки прорѣзываютъ ихъ, есть обрывы, Смѣняющіеся легкими увалами, но нѣтъ рельефныхъ, выдающихся уступовъ, террассъ, зигзаговидныхъ углубленій, окаймленныхъ мощной растительностью; безжизненность господствуетъ въ растирающейся передъ нимъ дали. Привлекателенъ, но не впечатлителенъ видь съ вершины высокаго кургана въ Александровскомъ саду на низменное займище, по зеленому полю котораго серебристою лентой извивается въ многочисленные изгибы неширокій Аксай, обширенъ, но не вдохновителенъ открывающійся съ нагорнаго берега, высотою футовъ въ 250, между Раздорами и Мелеховской) станицею далекій кругозоръ на засыпанный песками Донъ, на покрытую жалкими зарослями необозримую равнину.
Утомленный обширностью и безжизненностью взоръ путника нѣсколько отдыхаетъ, когда съ высоко лежащей Аксайской станицы обозрѣваетъ онъ сліяніе Аксая съ Дономъ, пятна воды, образованныя затонами, узкою полосою стелющуюся дамбу, да невысокій гребень батайскихъ высотъ, убѣгающихъ къ востоку. Томительное чувство одиночества еще болѣе охватываетъ душу путешественника при внѣшней обстановкѣ, не зависящей уже отъ мѣстности, когда, подъ вліяніемъ палящаго зноя, достигающаго нерѣдко 40°, охваченный взрывомъ ослѣпляющаго пыльнымъ ураганомъ сѣверо-восточнаго вѣтра или непроницаемой югой, онъ невольно обращается къ какъ бы уснувшимъ станицамъ, къ широкой, вяло текущей рѣкѣ, къ пологимъ, не одушевленнымъ ни трудомъ, ни дѣятельностью человѣка равнинамъ.
(Это написано въ началѣ 1860-хъ годовъ).
Бываетъ однако же время, когда страна эта особено оживляется, когда она поражаетъ наблюдателя громадностію содержанія ландшафта: это — время весенняго разлива Дона, когда, выходя изъ береговъ, онъ. какъ бы вступая въ права первобытной рѣки, заливаетъ необозримую, низменную окрестность, когда погруженная господствовавшая недавно суша выставляется только въ видѣ небольшихъ острововъ изъ овладѣвшей ею водной стихіи, по которой во всѣхъ направленіяхъ носятся парусныя суда. Но картина эта принадлежитъ только веснѣ, и вскорѣ мало по малу суша, со всею ея безжизненностью, смѣняетъ оживившую на время окрестность воду, и страна принимаетъ снова обычный, пустынный видъ.
Для художника, глубоко преданнаго своему искусству, въ прозрачной здѣшней атмосферѣ представляется много случаевъ спокойно изучать различныя смѣны тѣней, освѣщенія, волшебной игры воздушной перспективы; но для путешественника, истомленнаго неожиданными препятствіями сухого пути, самыя живописныя здѣшнія мѣстности не представляютъ того оживительнаго удовлетворенія, какое привыкъ ощущать онъ па только что покинутыхъ имъ берегахъ раздольной Волги, въ высокихъ скалахъ тѣснящагося Донца, или картиннаго, широкаго, серебристаго Днѣпра, на всемъ протяженіи его отъ Межигорья до впаденія Росси.
Озирая печальный, тусклый видъ Дона, съ его обнаженными, пустынными закраинами и равнинами, невольно задаешь себѣ вопросъ: не въ этихъ ли географическихъ условіяхъ причина того предпочтенія, какое оказывали здѣшнимъ мѣстностямъ не знавшіе осѣдлости, не терпѣвшіе сближенія, жившіе особняками народы глубокой древности? Не подъ вліяніемъ ли этихъ условій сложилась и поддерживается здѣсь донынѣ кочевая жизнь, неестественная въ Европѣ, и сохраняется еще замѣтно нѣкоторая наклонность къ замкнутости въ нынѣшнемъ
