Фалькенборха также вполне выдержана в рамках этой традиции.
Не случайно и то, что по сравнению с Нидерландами интерес к подобным темам в других европейских странах был не так велик. Поэтому и попытки изобразить Вавилонскую башню оказались здесь весьма немногочисленны; что же касается иллюстрированных изданий Библии, где этот сюжет был обязательным, то в них воспроизводились гравюры на меди или дереве, повторяющие известные в то время картины.
Между тем в Европе на протяжении XVII века пробудился интерес к странам Востока, вышедший далеко за пределы библейских представлений. Ученые и художники пытались приобрести самостоятельное, не связанное с Библией понятие о погибших культурах и характерных для них сооружениях, невзирая на то что необходимые для этого данные по-прежнему отсутствовали. Правда, уже существовали отчеты путешественников, таких, как, например, врач Леонхард Раувольф или итальянец Пьетро делла Валле, которые в XVI и XVII веках побывали на Ближнем Востоке и оставили описание своих приключений, переживаний и впечатлений. Но им удалось увидеть лишь жалкие остатки некогда процветавших городов, и они не могли сообщить сколько-нибудь точных сведений о древних постройках.
И все-таки уже осуществлялись исследования, основывавшиеся на сравнительном изучении накопившихся к тому времени данных. Так, в 1679 году известный ученый Афанасий Кирхер написал труд о Вавилонской башне, в котором он опирался на сообщения античных писателей Геродота и Ктесия. Иллюстрации к его книге существенно отличаются от более ранних, так как Башня включена в городской пейзаж. Однако улицы изображенного города, похожие на шахматную доску, его плоские дома и дворцы навеяны скорее всего описаниями государств и обществ, содержавшимися в произведениях современной автору утопической литературы. Сама же Башня занимает господствующее положение вблизи реки, пересекающей город. Она сохраняет круглые очертания предшествующих ей изображений и имеет заостренную кверху веретенообразную форму, предопределенную восходящим пандусом. Такая Башня, соответствующая представлениям Афанасия Кирхера, повторялась затем на протяжении многих лет, как можно видеть на примере гравюр Иоханна Георга Шмидта (1694–1767) из Дрездена. В качестве собственного его вклада, вполне соответствующего вкусам времени, здесь может рассматриваться лишь храм, водруженный им поверх Башни в виде ее завершения; храм этот с рельефами на фронтоне и скульптурными фигурами на крыше являет собой точную аналогию греческому.
Выдающийся архитектор Иоганн Бернхардт Фишер фон Эрлах, изображая Вавилонскую башню, сделал в 1721 году еще шаг вперед и освободился от общепринятой до него круглой формы. Его реконструкция, представляющая собой восьмиэтажное здание, четырехугольное в плане, явно оказывается ближе всех предыдущих изображений к описанию Геродота и, следовательно, к современным нам научным представлениям о башнях Вавилонии. Что же касается фона, то Фишер поместил свою башню в такое же окружение, в каком привык рисовать дворцы и сады в проектах, выполнявшихся им по заказу своих современников. Тот факт, что со времени Афанасия Кирхера большинство художников при попытке изобразить Вавилонскую башню предварительно изучали источники и имеющийся архитектурный опыт, показывает их стремление рассматривать проблему не в религиозно-мифическом, а в историческом аспекте. Хотя еще по-прежнему были широко распространены разнообразные варианты изображений Башни в рамках ранее сложившегося стиля, все же постепенно начинала пробиваться новая трактовка.
Сколь излюбленным и повсеместно распространенным в XVI и XVII веках был сюжет Вавилонской башни, показывает художественное ремесло. Измененная порой до полной неузнаваемости, Башня фигурирует на гобеленах, кафельных плитках и миниатюрах. Ее форму придают даже вазам и часам, чему примером могут служить часы 1602 года, хранящиеся в дрезденском музее «Зеленый свод», бывшей сокровищнице саксонских герцогов и королей.
Несмотря на то что в XIX веке благодаря путешествиям, а затем и результатам первых раскопок в Европу стали поступать достоверные сведения о Месопотамии и ее постройках, интерес художников к Вавилонской башне заметно упал. Сохранив верность библейской тематике, они стали черпать свои сюжеты и ассоциации не из Ветхого, а преимущественно из Нового завета. Вавилонская башня на картинах этой поры не приобретает принципиально нового вида; большей частью это все та же круглая башня со спиральной лестницей и сводчатыми проемами, представление о которой сложилось еще в XVI веке. В соответствии со вкусами времени на передний план выступают драматические многофигурные сцены, для которых Башня является всего лишь кулисой, не имеющей органической связи с изображаемым сюжетом. Интересным примером может служить фреска, написанная в 1847–1848 годах Вильгельмом фон Каульбахом на стене вестибюля Нового музея в Берлине. Здесь изображен момент, когда вследствие божественного вторжения происходит смешение языков; суть происходящего подчеркнута театральными позами отдельных персонажей и целых групп, размещенных на фоне цоколя Башни (остальная ее часть не видна).
Раскопки XIX и в особенности XX века, проводившиеся во всех районах древней Месопотамии, позволили создать научно обоснованное представление о Вавилонской башне. Тем самым ее изображение перешло из области фантазии в область достоверности. Таким образом, изображение Башни и все, что с этим связано, стало входить скорее в компетенцию ученых, нежели художников. Поэтому неудивительно, что воспроизведения Башни сделались в искусстве редкостью, тем более и сама библейская тематика была оттеснена здесь на задний план и использовалась лишь изредка.
Теперь, желая изобразить Башню, следовало либо обратиться к многочисленным рисункам и эскизам в научной литературе, либо сознательно пренебречь ими и дать волю собственной фантазии. И все же Вавилонская башня не предана искусством полному забвению; к ней продолжают обращаться и поныне, хотя такое случается редко; при этом художник либо рассчитывает на признание образованного зрителя, располагающего сведениями об этом сооружении, либо решает общечеловеческие проблемы, обращаясь к легенде о Башне и к самой Башне как к символу. Например, лейпцигский художник Бернгард Хайзиг в нескольких своих картинах последних лет снова обратился к этой проблематике. Изображая Башню и рядом с нею, на переднем плане, человека, играющего на скрипке, автор как бы наводит мост между наукой и символическими представлениями, связанными с этим сооружением, олицетворяющим опасности войны и погибели, угрожающие человеку.
«ХРАМ БЕЛА РАСПОЛОЖЕН В ЦЕНТРЕ ВАВИЛОНА…»
(Арриан)
Для художников позднего средневековья главным было проиллюстрировать и истолковать библейское слово, и это вполне соответствовало уровню знаний того времени. Ведь в ту пору в Европе очень мало знали о Ближнем Востоке и почти ничего — о его истории. Религиозные противоречия между христианством
