Никакого запасного плана на случай неудачи в Мамирауа у меня не было, так что пришлось импровизировать. Черные кайманы водятся во Французской Гвиане и Суринаме, но только в удаленных от побережья местах, куда без собственного транспорта не доберешься. К тому же в то время я почти не знал французского и совсем не знал голландского. Поэтому я пересек обе страны и добрался до Гайаны, где говорят по-английски. Там я отыскал Питера Тэйлора, известного специалиста по черным кайманам, который случайно оказался в Джорджтауне. У Питера несколько нетрадиционный подход к полевым исследованиям: он умудрился нанять целую индейскую деревню, обучил всех ее жителей работать гидами или ассистентами и построил большой туристический центр, по совместительству являющийся биостанцией.
От Питера я с радостью узнал, что попал в Гайану как раз вовремя. Брачный сезон приходится на август у трех видов кайманов из четырех, обитающих в стране. Питер посоветовал добраться до ранчо Каранамбу, где сохранилось много черных кайманов. Проведя почти месяц в Южной Америке, я наконец-то мог надеяться собрать какие-то данные. Но времени оставалось совсем мало: мне надо было вернуться в Майами через неделю, и добираться туда предстояло долго. Обратный билет у меня был из Каракаса, но попасть туда из Гайаны напрямую не представлялось возможным: не было ни дорог, ни авиарейсов. Венесуэла претендует на две трети территории Гайаны, поэтому отношения между двумя странами весьма прохладные.
В 1995 году, когда я впервые попал в Южную Америку, почти каждая страна там вела территориальные споры с кем-то из соседей. Кровавые войны за территорию в истории континента случались нередко; в одной из них Парагвай потерял почти все мужское население. У каждой страны была своя версия географических карт, и спорные территории методично упоминались в ежедневных прогнозах погоды как свои. Но к началу нашего века большинство этих споров было так или иначе улажено. До всех наконец-то дошло, что в наше время воевать за чужую землю глупо и бессмысленно. К тому же диктатур и фиктивных демократий, которым конфликты нужны, чтобы отвлекать население от созданных некомпетентностью правительства проблем, на континенте почти не осталось. Устояли только два оплота тупого упрямства: Аргентина с ее абсолютно высосанными из пальца претензиями на Фолклендские острова и пол-Антарктики и Венесуэла со столь же идиотскими утверждениями, что ей принадлежит большая часть Гайаны.
Так что вернуться я мог только автобусами через Бразилию либо самолетом через Тринидад. В любом случае на Гайану оставалось всего три дня.
И тут я получил отсрочку. Мне пришло сообщение, что руководство факультета присудило мне стипендию по тропической биологии. Эту стипендию давали только одному аспиранту каждый год. Она равнялась моей обычной стипендии, но преподавать было необязательно. Я подумал, что если буду очень жестко экономить, то смогу растянуть ее на два года.
Награда также означала, что жюри из опытных биологов считало мой проект перспективным. Сам я в этом совершенно не был уверен, так что моральная поддержка пришлась очень кстати.
Я все равно должен был вернуться в Майами, чтобы защитить проект диссертации, но только через месяц, а месяц сейчас казался очень долгим временем. Я позвонил на ранчо Каранамбу и сел на самолет до поселка Летем на бразильской границе. Оттуда почтовый самолет подбросил меня до посадочной полосы у реки Рупунуни. К моему удивлению, оба раза мне удалось уговорить пилотов дать мне порулить, хотя в первом самолете было двадцать с чем-то пассажиров, а второй пришлось сажать на грунтовую полосу. Прежде мне не приходилось управлять самолетом больше пятиместного.
Бассейн Рупунуни лежит на границе амазонских лесов и саванн Гвианского нагорья. С воздуха он выглядит как клубок анаконд: петляющие рукава рек обрамлены полосками леса, а между ними равнина покрыта высокой травой.
Сейчас, в сезон дождей, почти все было затоплено. Мне удалось совершить довольно мягкую посадку, самолет улетел, и я остался один в море мокрой травы. Найдя узкую, топкую тропинку, я подхватил рюкзак и зашагал к видневшемуся вдали лесу. Как только я добрался до деревьев, тропа повернула и превратилась в узкую протоку, явно скрывавшую дорогу, проезжую только в сухой сезон. В начале протоки меня ждала пирога-долбленка с подвесным мотором, а в ней сидела Диана Мак-Турк, человек-легенда.
Если ваше детство прошло в Советском Союзе и вас интересовала биология, Джеральд Даррелл (на самом деле Дюрелл) наверняка был одним из ваших любимых писателей. Самые лучшие из его книг были написаны в 1950-70-х годах, до присоединения СССР к Женевской конвенции по авторскому праву, так что они были переведены на русский и пользовались бешеной популярностью, которая не принесла их автору ни копейки. После присоединения к конвенции новые книги зарубежных авторов практически перестали переводить, так что последние вещи Даррелла я смог прочесть, только переехав в США. А самой первой его книгой, попавшей мне в руки, когда мне было пять или шесть лет, была “Три билета до Эдвенчер”, в которой действие происходило как раз в Гайане. Одним из самых запоминающихся персонажей книги была Диана Мак-Турк, отчаянная черноволосая красавица, умевшая объезжать полудиких буйволов и ловить гигантских муравьедов голыми руками.
Ее отец, один из первых скотоводов в Гайане, основал ранчо Каранамбу в 1927 году. Ко времени моего приезда Диане было уже за восемьдесят, но она по-прежнему управляла ранчо (в основном превратившимся в частный заповедник), природоохранным трестом и центром по возвращению в природу раненых и конфискованных у браконьеров гигантских выдр. Она также водила группы туристов – на моторке, на джипе и верхом. За неделю до нашей встречи она поехала в Летем (сто тридцать километров разбитой грунтовки по непролазной грязи), один из мостов обвалился прямо под джипом, и она упала в реку. Диана сломала бедро и получила множество ушибов, но это не помешало ей показать мне окрестности ранчо, а окрестности в ее понимании означали все в радиусе двух часов пути. Она знала каждую птицу, летучую мышь и обезьяну чуть ли не в лицо. Гулять по лесу в ее компании было большим удовольствием.
Впервые за все лето я мог расслабиться и погрузиться в работу. Никаких больше препирательств с тупыми бюрократами, никакого многодневного ожидания лодок и вертолетов, никаких бесконечных переездов на автобусах. И я находился в одном из самых красивых мест во всей Амазонии.
Благодаря паводку везде можно было легко добраться на лодке. Озера-старицы, обычно скрытые в глубине леса, теперь были связаны с рекой узкими протоками. Непроходимые болота превратились в прозрачные заводи. И в каждом озере непременно жил хотя бы один здоровенный черный кайман, иногда в четыре метра длиной. Кайманы помельче прятались в затопленных лесах и почти мне не попадались, лишь изредка я видел красные искорки их глаз в луче фонарика.
