Население за все, даже за доставку дров школе или медпункту, требует спирт.
— Союззолото платит нам спиртом, плати и ты, — говорят они тузрику».
Заметка под псевдонимом «Селькор Олец» была опубликована в газете «Тихоокеанская звезда». Эту газету, как и другую, более раннюю, захватил с собой в Олу Лежава-Мюрат. Он прибыл последним пароходом, на котором отбывал откомандированный Белоклювов. Встретились они на борту «Алеута», когда тот стоял на Ольском рейде, и нетрудно представить, как поступил бы горячий Мюрат, если бы знал, что Белоклювов — это и есть «селькор Олец». Лежава, вероятно, сначала мысленно объединил бы его с другим, безымянным корреспондентом, который дал в ту же газету заметку под заголовком «Золотой король Сеймчана и Охотского побережья», а засим… Морская купель была рядом.
В заметке «Золотой король…», опубликованной четвертого сентября, о нем, Лежаве-Мюрате, уполномоченном Союззолота, писалось:
«К нему шли старатели, когда прошел слух о золоте на Сеймчане, просили денег на продовольствие, инструменты и проезд.
— Вы сумасшедшие! Куда вы едете? Там голод, там вы погибнете от голода!
Но «денежным» оказывал содействие, и они ехали в Сеймчан за свой счет. А «безденежным» говорил:
— Нагайками! Нагайками перепорю и выгоню из Сеймчана, если там увижу».
Конечно, дословно так Лежава не говорил и не грозил «перепорю и выгоню». Может, в пылу уговоров, чтоб сдержать старательскую вольницу и не допускать золотой лихорадки, и сказал: «Куда вы? На голодную смерть? Вы что — сумасшедшие? Нагайками надо пороть тех, кто, рискуя жизнью, рвется на Колыму!», — этого он не скрывал, примерно так он и Билибину рассказывал… А тут и «перепорю и выгоню»…
Лежава-Мюрат, кроме прописной осторожности чиновников, боялся шантажистов, но своей политики, своего курса придерживался твердо, проводил его энергично. Сойдя на берег и своими глазами увидев, что в Олу, несмотря на все запреты, понаперло «хищников», а все товары, которые он, как уполномоченный Дальгосторга и Союззолота, забрасывал для приисков Колымы, лежат мертвым грузом, кое-как прикрытые брезентом и рогожей, Лежава-Мюрат, рискуя опять попасть под огонь прессы, накинулся и на тузрик и на своих подчиненных.
Заведующего Ольским агентством Союззолота Миндалевича за бездеятельность, за миндальничанье и за сплетни, которые тот распускал, откомандировал в распоряжение крайисполкома. На его место поставил Коверзу, агента по транспорту, но и ему пригрозил наказанием, если будет творить такие же каверзы. Другому агенту, Кондратьеву, приказал, чтоб тот немедленно, завтра же, занялся отправкой груза на Колыму.
К сведению всех соискательницей Лежава-Мюрат подписал и вывесил объявление:
«Вся территория Колымы, перешедшая в арендное пользование Союззолота, с 1 августа с. г. объявлена закрытой для первооткрывателей.
Разведки и разработки как отдельными приискателями, так и артелями — лишь с ведома и по соглашению с Верхнеколымской приисковой конторой Союззолота.
Впредь, до обеспечения приискового района необходимым количеством товаро-продуктов и орудиями производства, свободный въезд на территорию приисков воспрещается.
Уполномоченный Союззолота по Охотскому побережью и Верхнеколымскому краю В. И. Л е ж а в а-М ю р а т».
Валентин Александрович откровенно рассказал ему о всех трудностях, перипетиях и несуразицах в организации транспорта, поведал, с какими боями добился Билибин выхода первого отряда, как и почему затянулся выход второго, который повел на Колыму известный Лежаве-Мюрату Эрнест Бертин, и почему до сих пор сидит в Оле остальная часть экспедиции.
Лежава-Мюрат, внимательно выслушав Цареградского, понял, что молодому, но не такому энергичному, как Билибин, инженеру, да еще в такой обстановке не сформировать зимний транспорт, а две организации, занимающиеся одним делом, все равно что двоевластие… И он, твердо памятуя указание Серебровского во всем содействовать экспедиции, предложил:
— Организацию транспорта и снабжение экспедиции передайте мне, то есть Союззолоту. Будет один хозяин. А я клянусь все грузы экспедиции продвигать в первую очередь! Но, конечно, за счет экспедиции. Расценки будут едиными.
Цареградский сначала насторожился и задумался: одобрит ли это Билибин, не обманет ли Лежава-Мюрат, но когда тот схватил лист бумаги и заявил: «Составим и подпишем договор», — Валентин Александрович охотно согласился: с его плеч свалилась гора.
А 17 ноября Евгений Игнатьев, пробившись по глубоким снегам и незамерзшим речкам, доставил Цареградскому письмо от Эрнеста Бертина.
Написанное 9 ноября, оно начиналось так:
«В. А., с нашим первым отрядом случилась, вероятно, какая-то неприятность…»
А дальше с каждой строкой тревога усиливалась и высказывалось предположение, что отряд Билибина потерпел на порогах аварию, а может, и погиб. В живых осталась только собака Демка.
«Она, сильно истощенная, исцарапанная, покусанная, видать, долго плутала и пробиралась тайгой, пока каким-то своим собачьим чутьем не вышла на наш стан».
Цареградскому не верилось и не хотелось думать, что шестеро его товарищей, что сам Билибин, которого он считал давним и лучшим другом, и Раковский погибли. В крайнем случае они могли потерять на порогах груз, сидеть без пищи и теплой одежды, не имея возможности сообщить о себе… Но почему их бросила собака? Почему она пришла одна?.. Нет, они, конечно, живы… Надо спасать! Валентин сразу же послал за Медовым, а сам — к Лежаве-Мюрату.
Лежава-Мюрат забегал по комнате:
— Завтра же выезжать по следу Билибина! Хоть на собаках, хоть на лыжах, хоть на брюхе!.. А сегодня, сейчас же, я собираю тузрик и партячейку! Доклад о катастрофическом положении, о задержке транспорта экспедиции будете делать вы, товарищ Цареградский. Да поострее! Порезче! С плеча и ребром! И письмо это зачитаете…
Экстренное совместное заседание тузрика и партячейки состоялось в тот же день, утром 17 ноября. С «Алеута», который все еще стоял на рейде, привезли Миндалевича и Белоклювова: пусть послушают, к чему привело их оппортунистическое поведение. Может быть, там, в Хабаровске и Владивостоке, поменьше будут наговаривать и поправдивее, чем «селькор Олец», напишут обо всем в «Тихоокеанскую звезду»… Кстати, на этом заседании решено было и обсудить ту самую заметку…
Валентин Александрович никогда прежде на подобных заседаниях не бывал, а тут сразу — докладчик! Хотел подготовиться, набросать тезисы… Обратился за помощью к поднаторелому в таких делах Лежаве-Мюрату, но тот отрезал:
