— И вы, судя по (всему, сейчас не очень бедствуете? — спросили мы.
— О, конечно! — воскликнул миллионер, откидываясь на спинку кресла. — У меня много нефтяных колодцев в Оклахоме и нефтяное поле в штате Небраска. Недавно я купил завод пепси-колы. Мне также принадлежит бюро путешествий, я владею землями, где выращиваю пшеницу…
— Ну, а что стало с фермерами, на землях которых вы нашли нефть? Ведь раньше они тоже выращивали там пшеницу? — задал вопрос Вашингтонец.
— Их судьба вне всяких сомнений, — ответил владелец «Янг ойл компани». — Каждые семь бочек нефти, добытые «а их земле, я беру себе, а восьмую бочку отдаю им.
— А если отдавать этим людям две бочки из восьми? — наивно спросил Москвич. — Тогда, наверное, они будут жить еще лучше?
— Это исключено, нельзя нарушать законы коммерции, — замахал руками мистер Янг. — Люди и так довольны. Каждое рождество мы обмениваемся с ними поздравительными открытками.
Мистер Янг вышел проводить нас в коридор.
— Одна бочка из восьми — это совсем немало, — повторял миллионер. — Семь мне, одна им — это вполне справедливо…
Честно признаться, мы чувствовали себя ошарашенными. В свое время мы изучали политическую экономию и хорошо знакомы со структурой капитализма. Но, только встретившись с живыми, реальными миллионерами, мы получили самый наглядный и впечатляющий урок. Теперь мы шли по улицам Оклахома-Сити и видели не просто город, не просто небоскребы, не просто парк. Это были чьи-то небоскребы, чьи-то парки, чьи-то улицы, и владелец мог заложить их, продать, подарить, снести с лица земли, проиграть в карты. Перед нами был не просто американский город Оклахома-Сити, а город, принадлежащий членам городской торговой палаты, банкирам и нефтяникам, которые обладают миллионами, а стало быть, и властью решать, что выгодно, а что невыгодно Оклахома-Сити, то есть им, отцам города, банкирам и нефтяникам.
Наш проводник показывал рукой то вправо, то влево и говорил:
— Вот эти магазины куплены недавно мистером Бодуэллом. А вот этот банк и эти здания за ним принадлежат мистеру Эдди. А вот тем заводом владеет мистер Янг…
… Было раннее утро, когда мы покидали Оклахома-Сити. На центральной улице наша машина обогнула памятник, подаренный городу миллионером Эдди. На высоком постаменте мы увидели бронзовые фигуры. Белый колонист вбивал колышек в землю Оклахомы.
Другой рукой он держал за поводок утомленного коня, на котором в седле сидел мальчик.
Мы подумали, что это памятник самому мистеру Эдди, которому удалось растолкать других и забить в городе Оклахома-Сити свой счастливый золотой колышек.
На ступеньках памятника, поеживаясь от утреннего морозца, дремал мужчина, никак не похожий на миллионера. Возможно, ему снился дивный сон о добродетельных отцах города Оклахома-Сити, которые семь бочек нефти берут себе, а восьмую все-таки даруют другим.
В Скалистых горах мы встретили первого индейца. Его пышный головной убор из орлиных перьев и яркие одежды говорили, что это не простой индеец, а индейский вождь. Подняв над головой томагавк, он исполнял ритуальный танец у тлеющего костра.
Индеец был ненастоящий. Вырезанный из цветного картона, он рекламировал лавку сувениров, возле которой вонзилась в землю великолепная индейская стрела величиной с телеграфный столб. В лавке белый человек торговал чашками из обожженной глины, ковровыми дорожками, мокасинами. Увидев нас, продавец выбежал навстречу:
— Обязательно купите что-нибудь, джентльмены! Вещи сделаны настоящими индейцами из племени навахо. Таким сувенирам в Европе нет цены…
За Скалистыми горами лежала бескрайняя пустыня. Природа обделила ее водой и тенью, но зато не пожалела красок. За окном нашего автомобиля раскручивались кружева калейдоскопа. Мы ехали мимо фиолетовых скал и голубых оврагов, мимо оранжевых песков и красных камней, принявших самые причудливые формы.
И все-таки это была выжженная, убогая земля, которая не могла родить ничего, кроме редких кустиков чахлой колючки.
Начиналась территория индейских резерваций.
Вдалеке виднелись низкие постройки, слепленные из цветной глины. Жилищем иной индейской семьи служил кузов старого автобуса, снятый с колес. К жалким лачугам не было съездов. Иногда у своих домиков появлялись хмурые, неважно одетые люди.
А на дорожных щитах цветущие индейские воины, раскуривая трубки мира на пороге своих вигвамов, советовали приобретать подержанные автомобили, жевать резинку и пить кока-колу. Краски рекламы конкурировали с красками пустыни. Бравый вид рисованных индейских вождей мог привести в восторг мальчишку, начитавшегося Фенимора Купера.
Потом из песков и реклам возник город Таос, удивительный и неповторимый в своем роде. Представьте себе обитателей Монмартра, переселившихся со своего древнего парижского холма куда-нибудь в Сахару. Вот это и будет город Таос. Что привело сюда художников со всей Америки: яркие и чистые краски пустыни или стремление убежать от тесноты и грохота больших городов, сказать не беремся. Только каждый восьмой житель города — художник, рисующий и тут же продающий свои картины, каждый шестой — заросший до пещерного состояния хиппи, ничего не смыслящий в искусстве, яо обожающий богему, а каждый третий — турист, с одинаковый интересом разглядывающий и тех и других.
Впрочем, для приезжих тут припасено зрелище куда экзотичнее. Радом с Таосом находится поселение индейцев из племени пуэбло.
«Спешите побывать в этой деревне, — кричали на все голоса туристские проспекты. — За весьма умеренную плату вы увидите древнейший в мире многоквартирный дом. В отличие от всех других индейских племен, согнанных белыми людьми со своих земель, пуэбло живут на том самом месте, где они и жили до открытия Америки».
Мы поехали в деревню пуэбло. В двух милях от центра Таоса широкое, укатанное шоссе обрывалось, и начиналась пыльная ухабистая дорога. На дороге стояли три молодых индейца, закутав головы в белые с голубыми разводами одеяла. Все трое были босы.
Поначалу мы подумали, что эти индейцы, выставленные для привлечения туристов, тоже вырезаны из цветного картона. Но вот один из стоявших повернул голову и что-то сказал своим товарищам. Сомнений быть не могло. Перед нами были живые люди.
Здесь, на окраине Таоса, обрывалась не только прекрасная автомобильная дорога. Здесь кончался двадцатый век, я начинался век восемнадцатый, а может быть, даже и шестнадцатый. Мы смотрели на босых, оборванных людей, и казалось просто невероятным, что где-то существуют небоскребы Чикаго, океанские корабли и обыкновенные матерчатые туфли с клеймом «Made in USA».
