Мы кое-как успокоили Палыча, а едва он вышел, бросились отправлять телеграмму: «Ессентуки востребования Васильеву Михаилу Михайловичу беспокоюсь молчанием Демченко».
Наутро взбешенный Палыч прискакал в ординаторскую с телеграммой: «Очень скучаю чувствую себя хорошо кислотность пределах нормы подробности письмом целую Васильев».
– Немедленно сообщите этому кретину, – орал Палыч, – что у него мозги вне пределов нормы!
Мы, разумеется, указание выполнили: «Письмо телеграмму получил удивлен отсутствием фотографий Демченко». Когда через несколько дней на имя главврача поступила бандероль, особую ярость Палыча вызвала фотокарточка, на которой Миша под сенью магнолий лижет эскимо…
Наибольшим успехом рассказы про Мишу пользуются у Шурика Соболева. Владея стенографией, он их записывает и потом перепечатывает на машинке, что вызывает у меня беспокойство, – не дай бог, попадут к Васильеву, ныне заместителю главного врача и моему непосредственному начальству!
– Док, расскажи еще, как Дугин по бухгалтерии с кувалдой бегал, – просит Шурик.
– Ишь, разохотился, шкет! – возмущается Дугин. – А про пургу не хочешь?
– Шурик, расскажи, почему ты не женился?
– Не стесняйся, здесь все свои!
Эту историю Шурик неосторожно поведал своему начальнику, а Костя, конечно, сделал ее достоянием коллектива. На занятия в арктическое училище Шурик обычно ехал на одном и том же рейсовом автобусе, познакомился с молодой кондукторшей и в день совершеннолетия принял ее предложение. Но сначала, конечно, обратился за разрешением к маме: «Мама, Люда сказала, что теперь я могу на ней жениться. – А ты очень хочешь жениться? – Ну конечно. – А если я куплю тебе „Спидолу“?»
Искушение было слишком сильным, и на целых полгода Шурик оставил маму в покое, Люда обиделась, подчеркнуто громко напоминала о плате за проезд, а потом сказала жениху, что пора и честь знать, взрослые люди все-таки. На сей раз Шурик был настроен так решительно, что мама повздыхала, повздыхала и – купила ему мотороллер.
Длинный, нескладный, с цыплячьим пушком на щеках, Шурик был постоянным объектом шуток. То ему на день рождения дарили пипеточки (Шурик носил редкостную обувь сорок седьмого размера), то посылали разгонять шваброй туман, а однажды разыграли целый спектакль: по якобы полученному сверху приказу организовали народную дружину, а чтобы дружинники не остались без дела и могли отчитаться в проделанной работе, назначили Соболева хулиганом. Но шутки, в общем, были дружеские, да и никому в обиду своего напарника Томилин не давал, поскольку успел к нему привязаться. К тому же все знали, что злых розыгрышей Николаич не любят и может крепко за них всыпать: на полярных станциях случалось, что одна жестокая шутка выводила человека из строя на всю зимовку.
Между тем Непомнящий, который сидел за отдельным столиком и что-то рисовал, требует внимания.
– Выношу на обсуждение коллектива, – скромно говорит он, кладя перед Николаичем лист бумаги.
Это был эскиз диплома о переходе через географический Северный полюс: на фоне сетки из параллелей и меридианов – земная ось, на которой висят для просушки несколько пар унтов. С небольшими поправками эскиз мы одобрили, и разговор зашел на любимую тему.
– Бочка с отработанным маслом готова, земную ось смажем, – мечтает Веня, председатель комитета по проведению праздника. – А потом на тракторе – кругосветные путешествия и выдача дипломов наиболее достойным, согласно утвержденному мною списку.
– А разве не все получат? – удивляется Соболев.
– Уравниловка, Шурик, недопустима, – сурово говорит Веня, – она осуждена периодической печатью. Такой диплом – документ не шуточный, дает право на бесплатный проезд и персональный оклад. Вот ты, например, официально зафиксированный и разоблаченный общественностью хулиган-пятнадцатисуточник – разве дать тебе диплом? Или Кореш – у него только и заслуг, что профессионал по дамской части. Или возьмем Кузьмина, из-за безынициативности которого имеет место непрохождение радиоволн в ионосфере.
– Будто это от него зависит, – фыркает Шурик.
– Они шутят, – разъясняет Шурику Кузьмин. – У них благодушное настроение после ужина-с.
– Физик, а умный, – с уважением говорит Веня. – Все понимает.
– Вы, остряки, – вмешивается Груздев. – По моим прогнозам Льдина пройдет в стороне от полюса.
– Второй фурункул вам туда, где он был! – пугается Веня. – Сергей Николаевич, а вы как думаете?
– Ветры и течения нами командуют, Веня. Повлиять на линию дрейфа мы можем так же, как на лунное затмение. Ну, а в крайнем случае попросишь Белова подкинуть тебя туда на часок отметиться, тебе он это сделает! Тем более опыт таких полетов у Кузьмича имеется.
Веня с деланным ужасом вжимает голову в плечи: Белов дал страшную клятву ему отомстить. С месяц назад Веня проходил мимо домика Николаича и увидел в окошко, что Белов разбирает и смазывает пистолет. В это время зазвонил телефон, Белов снял трубку, потом оделся и пошел на радиостанцию. Такого случая Веня, конечно, упустить не мог. Он быстро разыскал подходящий винтик, вбежал в домик и положил в груду смазанных частей. Затем в течение дня то один, то другой зритель осторожно заглядывал в окошко, умирая от смеха при виде совершенно озадаченного и даже взбешенного Белова, который никак не мог собрать пистолет: каждый раз оставался лишний винтик. Что же касается «опыта таких полетов», на что намекнул Николаич, то он заключался в следующем. Весной, в период доставки грузов на Льдину, тот самый репортер, который «клюнул» на осетров, в порядке компенсации за розыгрыш напросился в полет с «прыгунами» на полюс. Полет действительно состоялся, однако в приполюсном районе был сплошной туман, и посадку произвели километрах в сорока от заветной точки. Но спектакль был устроен по всем правилам: бортмеханик дымовой шашкой нанес концентрические круги вокруг «земной оси», а репортер в мужественной позе первооткрывателя запечатлелся на этом фоне. И лишь когда полетели обратно, штурман «случайно» проговорился…
– Продолжим? – нетерпеливо предлагает Дугин. Он сегодня уже дважды проигрывал в «чечево» и жаждал реванша.
Мы с Николаичем уединяемся за дальним столиком. Сегодня я проводил обследование по полной программе, но доложить результаты еще не успел.
– Излагай, – говорит Николаич.
– В общем, нормально, как положено в полярную ночь: потеря веса, понижение давления и ярко выраженная аристократическая бледность – мало бывают на свежем воздухе. Осокин, к примеру, потерял пять килограммов. И нервишки у многих, учти, натянуты, как фортепьянные струны.
