— Неправда, — упорствовал Джордж, — все они похожи как две капли воды. Один и тот же всадник. Не морочьте мне голову.
Он явно начинал терять терпение. Истории Гарриса действовали ему на нервы.
— С чего ты взял, что это один и тот же всадник? — спросил я.
— С чего взял?! — взвился Джордж, набросившись вместо Гарриса на меня. — Да ты посмотри на этого истукана!
— На какого еще истукана? — недоумевал я.
— Вот на этого! Неужели не видно?! Тот же конь с обрубленным хвостом, тот же всадник со шляпой, тот же…
Тут вмешался Гаррис.
— Да ты же говоришь о статуе, которую мы видели на Ринг-плац!
— Ничего подобного. Я говорю о статуе, которая находится перед нами.
— Перед нами?! — изумился Гаррис.
Джордж посмотрел на Гарриса. Из Гарриса при желании мог бы получиться великолепный актер-любитель. На лице его можно было прочесть дружеское участие и — одновременно — тревогу. Джордж перевел взгляд на меня. Я, употребив все свои скромные мимические способности, скопировал выражение лица Гарриса, добавив — от себя — немного укоризны.
— Может, взять извозчика? — сказал я Джорджу как можно мягче.
— На кой черт мне извозчик? Вы что, шуток не понимаете? Хлопочете, точно две старухи перепутанные…
И, не обращая на нас внимания, Джордж зашагал по мосту.
— Если ты пошутил, тогда дело другое, — сказал Гаррис, когда мы поравнялись с Джорджем. — А то я знаю, размягчение мозга иногда начинается…
— Заткнись, болван! — оборвал его Джордж. — Все-то ты знаешь.
Джордж — человек грубый и в выражениях не стесняется.
По набережной мы вышли к театру, убедив его — и не без оснований, — что так будет короче; на площади за театром стоял второй деревянный призрак. Джордж увидел его и замер.
— Что с тобой? — осторожно спросил Гаррис. — Тебе нездоровится?
— Это не самая короткая дорога, — пробормотал Джордж.
— Уверяю тебя, — настаивал Гаррис.
— Как хотите, а я пошел другим путем, — проговорил Джордж, повернулся и зашагал по мостовой, а мы, как и в прошлый раз, поспешили за ним.
Идя по Фердинандштрассе, мы с Гаррисом беседовали о частных клиниках для душевнобольных. Клиники эти, по мнению Гарриса, в Англии пребывают в плачевном состоянии. Один его друг, сидящий в сумасшедшем доме…
— Я смотрю, у тебя все друзья в сумасшедшем доме, — перебил его Джордж.
Он произнес эту фразу крайне язвительным тоном, явно намекая, что друзьям Гарриса там самое место. Но Гаррис не обиделся:
— Да, действительно странно; ведь очень многие, если вдуматься, потеряли рассудок. Это наводит на грустные размышления…
На углу Венцель-плац Гаррис, обогнавший нас на несколько шагов, остановился.
— Красивая улица, не правда ли? — сказал он, засунув руки в карманы и с восхищением оглядываясь по сторонам.
Мы с Джорджем последовали его примеру. В двухстах ярдах от нас, в самом центре площади стояла третья статуя-призрак. По-моему, это была самая совершенная из трех — самая похожая, самая обманчивая. Ее контуры четко вырисовывались на фоне темного неба: гарцующий конь со смешным обрубком вместо хвоста, всадник с непокрытой головой, простирающий к выступившей из-за туч луне шляпу с пышным плюмажем.
— Я думаю, вы не станете возражать, — проговорил Джордж (от былой агрессивности не осталось и следа), — если мы возьмем извозчика.
— Сегодня ты немного не в себе, — мягко возразил Гаррис. — Голова болит?
— Скорее всего, — ответил Джордж.
— Я чувствовал, что это начинается, — заметил Гаррис. — Чувствовал, но не хотел говорить. Тебе что-нибудь мерещится?
— Нет-нет, не в том дело… — поспешно возразил Джордж. — Сам не знаю, что со мной.
— Зато я знаю, — торжественно объявил Гаррис. — Слушай. Это все немецкое пиво. Могу рассказать тебе историю про человека, который…
— Нет, только не сейчас, — взмолился Джордж. — Охотно тебе верю, но, пожалуйста, не рассказывай…
— Пиво тебе противопоказано, — сказал Гаррис.
— С завтрашнего дня — ни капли, — поклялся Джордж. — Конечно же, ты прав. Мне от него как-то не по себе.
Мы отвезли его домой и уложили в постель. Он был на удивление кроток и сердечно нас благодарил.
Как-то вечером, после долгого велосипедного пробега, за которым последовал плотный обед, мы, угостив Джорджа длинной сигарой и убрав подальше тяжелые предметы, раскрыли ему наш секрет.
— Так сколько, вы говорите, нам попалось копий? — спросил Джордж.
— Три, — ответил Гаррис.
— Только три? — не поверил Джордж. — А вы не ошибаетесь?
— Исключено, — категорически заявил Гаррис. — А что?
— Да нет, ничего.
Гаррису он, по-моему, не поверил.
Из Праги мы отправились в Нюрнберг через Карлсбад. Говорят, что праведные немцы после смерти попадают в Карлсбад, точно так же, как праведные американцы — в Париж, однако я в этом сомневаюсь: городок этот небольшой и развернуться там негде. В Карлсбаде вы просыпаетесь в пять утра — самое модное время для прогулок под звуки оркестра, играющего на Колоннаде; двумя часами позже за минеральной водой выстраивается длинная очередь. В Карлсбаде сущее вавилонское столпотворение. Кого здесь только нет: польские евреи и русские князья, китайские мандарины и турецкие паши, норвежцы, как будто сошедшие со страниц Ибсена, французские кокотки, испанские гранды и английские леди, балканские горцы и чикагские миллионеры попадаются тут на каждом шагу. Все сокровища мира к услугам гостей Карлсбада, за исключением одного — перца. В радиусе пяти миль вы не достанете перца ни за какие деньги, а то немногое, что вам удастся выпросить, не стоит затраченных усилий. Для целого полка печеночников, составляющих четыре пятых карлсбадских пациентов, перец — это смертельный яд, а поскольку предупредить болезнь легче, чем вылечить, перца нет во всей округе. В Карлсбаде устраиваются «пикники с перцем»: любители острых ощущений выезжают за пределы города и устраивают дикие оргии, где перец поглощается в неограниченном количестве.
Нюрнберг, если вы ожидаете увидеть средневековый город, разочаровывает. Таинственные уголки, живописные виды — всего этого здесь в достатке, но современная эпоха окружила и поглотила их, а все древнее при ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж древним. В конце концов, город — как женщина: ему столько лет, на сколько он выглядит, и в этом отношении Нюрнберг — молодящаяся дама, его возраст трудно определить, он скрыт под свежей краской и штукатуркой, теряется в свете газовых и электрических фонарей. И все же, присмотревшись, начинаешь замечать его морщинистые стены и седые башни.
