И тут раздался второй выстрел.
Зажмурив глаза от страха, Тартелетт нажал на спусковой крючок, мгновенно ощутив удар прикладом в правую щеку. Подобной пощечины ему ни разу в жизни не приходилось получать! Однако — бывают же такие удачные выстрелы!— он даже не промахнулся: один из дикарей свалился замертво рядом со своим предводителем.
Туземцы потерпели сокрушительное поражение. Быть может, они решили, что их атакует многочисленное враждебное племя и побоялись принять бой? А может, их напугали двое белых людей, мечущих громы и молнии? Как бы то ни было, но чернокожие, подхватив своих убитых, пустились наутек: вскочив в лодку, они принялись изо всех сил грести, затем подняли парус и быстро обогнули Флагпункт.
Тем временем пленник подбежал к своему спасителю. Вначале он остановился в нерешительности, не скрывая страха перед этими высшими существами, затем приблизился, опустился на колени и, взяв ногу Годфри обеими руками, поставил ее себе на голову в знак того, что признает себя его рабом.
Можно было подумать, что этот уроженец Полинезии читал «Робинзона Крузо».
ГЛАВА XVIII,
в которой описывается моральный и физический облик жителя Полинезии
Годфри поднял несчастного, лежавшего у его ног, и заглянул ему в лицо. Полинезийцу было не больше тридцати пяти лет. Наготу прикрывала лишь набедренная повязка. Чертами лица, телосложением и цветом кожи он напоминал африканского негра. И правда, этот человек ничуть не походил на жалких аборигенов Полинезийского архипелага, заметно отставших в развитии от представителей африканских племен.
Бывали случаи, когда суданские или абиссинские негры попадали в руки к туземцам Полинезийских островов, и Годфри не удивился бы, заговори этот африканец на английском или на другом европейском языке. Но очень скоро путешественники убедились, что несчастный лопочет на каком-то совершенно неизвестном наречии, по всей видимости, на языке местных туземцев, к которым он, должно быть, попал в раннем детстве.
Годфри заговорил с ним по-английски, но, увы, не получил никакого ответа. Тогда он знаками дал понять негру, что хочет знать, как его зовут. После нескольких бесплодных попыток дикарь, у которого было умное и открытое лицо, произнес:
— Карефиноту.
— Карефиноту! — воскликнул Тартелетт.— Вы слышали что-нибудь подобное?… Я предлагаю назвать негра Пятницей. Ведь сегодня пятница, как это было на острове Робинзона. На островах, где живут Робинзоны, дикарей всегда называют по тому дню недели, когда их спасли. Подумать только, как можно носить такое нелепое имя — Карефиноту?
— Если это имя спасенного, то почему бы не сохранить его? — строго ответил юноша.
В эту минуту рука Карефиноту коснулась груди Годфри, всем своим видом он спрашивал: «А тебя как?»
— Годфри,— назвался молодой человек.
Чернокожий попытался выговорить имя своего избавителя, и, хотя Годфри повторил его несколько раз, туземцу так и не удалось внятно воспроизвести столь непривычное для него чередование звуков.
Потом Карефиноту повернулся к учителю танцев, давая понять, что хотел бы с ним тоже познакомиться.
— Тартелетт,— представился танцмейстер с любезной улыбкой.
— Тар-те-летт! — повторил Карефиноту.
Очевидно, сочетание этих слогов оказалось более подходящим для голосовых связок дикаря, ибо произнес он их очень отчетливо.
Учитель танцев казался польщенным. Да и было отчего!
Тогда Годфри, убедившись в сообразительности туземца, показал ему знаками, что хочет узнать название острова. Он обвел рукой лес, прерию, холмы, потом указал на берег моря и горизонт и, наконец, вопросительно поглядел на негра.
Карефиноту не сразу понял, чего от него хотят, и повторил жест Годфри, а потом обернулся и окинул взглядом окружающее пространство.
— Арнека,— сказал он, подумав.
— Арнека? — повторил Годфри, топая ногой по земле, как бы подтверждая свой вопрос.
— Арнека! — кивнул полинезиец.
Название это ни о чем не говорило Годфри, он не мог припомнить ничего похожего. Скорей всего Арнека — туземное наименование, не известное картографам, и определить по нему, в какой точке Тихого океана они находятся, Годфри все равно не мог.
Между тем Карефиноту с нескрываемым любопытством продолжал рассматривать обоих белых, переводя взгляд с одного на другого, словно сравнивая их. Его губы растянулись в улыбке, обнажив ряд великолепных белых зубов, на которые Тартелетт поглядывал с некоторой опаской.
— Пусть сломается в моей руке карманная скрипка,— воскликнул он,— если эти зубы никогда не жевали человеческого мяса!
— Во всяком случае,— ответил Годфри,— наш новый знакомый уже не походит на человека, которого собираются изжарить и съесть, а это самое главное!
Внимание Карефиноту больше всего привлекало вооружение Годфри и Тартелетта: карабины в руках и револьверы за поясом.
Молодой путешественник сразу понял причину подобного любопытства: очевидно, дикарь никогда не видел огнестрельного оружия, да и вряд ли понимал, что обязан своим освобождением одной из этих трубок, выбрасывающих молнию. Годфри решил дать туземцу представление о своем могуществе. Зарядив ружье, он показал Карефиноту на красную куропатку, летевшую шагах в пятидесяти над прерией, затем прицелился и выстрелил — птица упала.
При звуке выстрела негр сделал громадный прыжок, который Тартелетт тут же оценил глазом хореографа. Затем, оправившись от страха, Карефиноту с быстротой охотничьей собаки подбежал к птице, ковылявшей по траве с перебитым крылом, и принес ее своему господину, радостный и изумленный.
Тогда и Тартелетт захотел показать представителю отсталой расы, что он обладает такой же смертоносной силой. Заметив близ реки спокойно сидящую на старом стволе чайку-рыболова, он поднял карабин и прицелился.
— Не стоит, Тартелетт! — остановил его Годфри.— Не стреляйте!
— Почему?
— Если вам не повезет и вы промахнетесь, мы много потеряем в глазах этого туземца.
— Но почему бы мне не попасть? — возразил танцор не без досады.— Не я ли, впервые взяв в руки ружье, на расстоянии ста шагов поразил прямо в грудь одного из людоедов?
— Вы в него определенно попали, раз он упал. Но послушайте меня, Тартелетт! Ради наших общих интересов не испытывайте судьбу дважды.
Учитель танцев, хотя не без некоторого разочарования, в конце концов поддался уговорам. Закинув ружье за спину, он вместе с Годфри и Карефиноту зашагал в Вильтри.
Жилище, оборудованное внутри секвойи, вызвало изумление дикаря. Прежде всего, ему пришлось объяснить, как надо обращаться с разными инструментами и домашней утварью. По-видимому, Карефиноту жил среди туземцев, стоявших на самой низкой ступени развития, так как даже железо ему было неизвестно. Когда поставили котелок на горячие угли, чернокожий хотел тут же его снять, боясь, что он сгорит, чем вызвал неудовольствие Тартелетта, занятого своим обычным священнодействием — приготовлением бульона. Но больше всего Карефиноту поразило зеркало, которое он вертел так и эдак, чтобы убедиться, нет ли на другой стороне его собственной персоны.
