Жюль Верн - Зеленый луч

У юго-восточной оконечности острова компания во главе с Оливером Синклером продолжила свой путь по широким ступеням, самой природой вырубленным в скале и напоминающим дворцовую лестницу.

Вдоль стен грота высились каменные колонны, точно в римском храме Весты. Казалось, эти сдвоенные колонны созданы умелым зодчим, на них покоился огромный каменный свод. Наклонные борозды в скале были словно специально вырублены для осушения внутренней поверхности свода и создавали контраст с мощными опорами.

У подножия лестницы море беспокойно ворочалось, поднимаясь и опускаясь, тяжело дыша от волнения, надвигавшегося с океана. Скала отражалась в зеркальной глади, черной тенью уходя под воду.

Взобравшись на самую верхнюю площадку, Оливер Синклер повернулся к мисс Кэмпбелл и указал на узкий выступ, скорее карниз, который тянулся вдоль левого склона в глубину грота. Металлические перила, вмурованные в камень, шли по краю каменной дорожки и спускались к причалу.

— Ах! — воскликнула мисс Кэмпбелл. — Эти перила портят все впечатление.

— Действительно, — согласился Оливер Синклер, — дворец Фингала создан самой природой, а эти перила — грубое вмешательство человека в ее работу.

— Но если их сделали, значит, они нужны, — возразил Сэм.

— Держась за них, легче идти по скользкому камню, — добавил Сиб.

У входа в пещеру Фингала гости, следуя совету своего поводыря, остановились. Их взору открылось нечто похожее на внутренний придел храма — высокий зал, погруженный в таинственный полумрак. Пространство между каменными стенами составляло примерно тридцать четыре фута. Справа и слева высились массивные базальтовые опоры, плотно пригнанные друг к другу и сплошь закрывающие стены, точно в готическом соборе позднего периода. На капителях естественных колонн покоились огромные стрельчатые своды, возвышавшиеся над водой не менее чем на пятьдесят футов.

Мисс Кэмпбелл и ее спутники смотрели на это чудо, затаив дыхание, потом медленно двинулись по внутреннему выступу. Вдоль стен теснились опоры разной высоты, представлявшие собой гигантские кристаллические образования, чьи грани выделялись так четко, будто их создал резец гравера. Эти многогранные полуколонны, словно пилястры древних храмов, плотно примыкали одна к другой, храня единство стиля и свидетельствуя о высоком художественном вкусе великого мастера — природы.

Проникавший снаружи свет переливался в воде, окрашивая камни и водоросли во все оттенки темно-красного, зеленого, ярко-желтого цветов. Солнечные лучи, отражаясь и преломляясь, оживляли яркими бликами базальтовые колонны и мрачные своды пещеры.

Внутри грота царила особая тишина. Это было звонкое безмолвие подземелья, куда ветер лишь изредка доносит тягучие аккорды, похожие на затухающие меланхолические септимы[32], а стены отзываются эхом, и тогда каменные призмы звенят, словцо трубы органа. Взлетающие, точно языки пламени, и тут же гаснущие диссонансы рождают у слушателей воспоминания о древних мелодиях бардов. Не потому ли, слушая эти причудливые звуки, кельты назвали пещеру Ан-На-Вайн — «гармонический грот».

— А мне кажется, гроту больше подходит его новое название, — сказал Оливер, — ведь Фингал, отец Оссиана, соединял в своем искусстве музыку и поэзию.

— Это верно, — отозвался Сэм, но как сказал сам Оссиан:

Тут Сиб глубоко вздохнул и закончил:

В глубине грота, будто в церковном нефе, виднелся каменный выступ, напоминающий силуэт органа с уходящими под купол прямыми и строгими трубами.

Здесь путники решили сделать привал. Отсюда было видно море, которое казалось картиной, обрамленной каменными пилонами по обе стороны от входа в пещеру. Вода, пронизанная лучами света, была необычайно прозрачна, сквозь ее толщу просвечивало дно, будто выложенное разноцветными мозаичными орнаментами. На стенах и сводах играли блики отраженного света, но все мгновенно гасло, как только туча наползала на солнце — словно внезапно опускался театральный занавес. Но когда туча уходила, все вокруг вновь загоралось многоцветьем радуги, лучи солнца играли, преломляясь и отражаясь в кристаллических гранях колонн, на гладких базальтовых плитах сводов — казалось, вся пещера мерцала и искрилась феерией звуков и красок.

Море билось у входа в пещеру, волны ударяли в опоры, подпирающие входную арку — казалось, будто черная эбонитовая рама заключает в себя морской пейзаж. Вдали — там, где море сходилось с небом, — виднелись очертания монастыря на скалистом острове Иона.

Все молчали, боясь нарушить очарование чуда.

— Какой волшебный дворец! — проговорила наконец мисс Кэмпбелл. — Как неразумен тот, кто отказывается верить, будто Господь создал эти чертоги для сильфов и ундин! Для кого же звучат эти мелодичные вздохи ветра, это пение эоловой арфы? Наверное, эту божественную музыку слушал Уэверли в своих грезах. Это — голос Сельмы, которая убаюкивает героев, павших на поле брани.

— Вы правы, мисс Кэмпбелл, — отозвался Оливер. — Когда Вальтер Скотт искал образы в поэтическом прошлом Горной Страны, он, без сомнения, вспоминал о дворце Фингала.

— Именно здесь я хотела бы вызвать дух Оссиана. Почему бы невидимому барду не явиться на мой зов после пятнадцативекового сна? Мне нравится воображать, как несчастный слепец-поэт, по силе таланта не уступающий Гомеру, воспевает героику древних времен под сводами грота, носящего имя его отца, и здешнее эхо конечно же хранит эти вдохновенные песнопения на чистом гэльском наречии. Вы верите, господин Синклер, что старый Оссиан мог сидеть на том самом месте, где теперь сидим мы, и мелодии его арфы сливались с низким голосом Сельмы?

— Как не поверить, — отозвался Оливер Синклер, — когда вы говорите столь вдохновенно и убедительно.

— Я сейчас совершу заклинание… — прошептала мисс Кэмпбелл и чистым звонким голосом произнесла имя старого барда. Она позвала его трижды сквозь посвист ветра, но одно лишь эхо ответило ей. Тень Оссиана не появилась в отцовском дворце.

Между тем солнце исчезло за тучей, и грот погрузился в серый полумрак. Море начало подниматься, волны проникали в пещеру, докатываясь до самой дальней стены и разбиваясь там о базальтовые глыбы.