Во время охоты лайка имеет право облизать горячую кровь с каждой застреленной белки – это её награда. После снятия шкурки, тушка зверька также отдаётся собаке – это её обед. И вообще, держи её в строгости, требуй безукоснительного выполнения всех своих приказов. Слабину любая охотничья собака, а хитрая и ленивая Дашка в особенности, почувствует сразу. Тогда управлять ей станет намного сложнее. Она вообще может перестать тебя слушаться».
Дашка, через час после признания меня хозяином, зашла в палатку и улеглась спать в пологе на мой спальник, правда, для начала, в ногах. Я оторопел от такой неслыханной наглости, вспомнил наставления Валентина и тут же провёл с лайкой короткую, но чрезвычайно эмоциональную беседу при помощи своего сапога-болотника. Получив энергичного пинка, Дашка громко и разочарованно заскулила и около часа не подходила ко мне – обижалась и переживала крах попытки изменения своего статуса с новым хозяином. Потом она, обречённо вздохнув, легла на своё законное место под навесом палатки и больше не делала попыток «построить меня».
Так как Дашка была «белочницей», то и искала белок, распугивая всю остальную живность в радиусе 200–300 метров! А впрочем, предупредить животный мир о моём появлении в тайге, было кому и без неё. При передвижении человека или крупного животного, начинали противно визгливо кричать птицы – кедровки. Они задолго до прихода зверя или человека предупреждали всех обитателей тайги. Внешне кедровки были очень похожи на обычных городских ворон, разве что хвосты у них были длиннее. А вот издаваемые ими звуки были гораздо резче, пронзительнее и неприятнее привычного вороньего карканья. Может быть, мне так казалось, потому что они здесь кричали на фоне оглушительной таёжной тишины.
Довольно странное словосочетание – «оглушительная тишина», тем не менее, точно отражало восприятие таёжных звуков после непрерывного городского шума. В первые дни пребывания в тайге от тишины, в ушах начинался непрерывный звон. Затем он проходил, периодически возвращаясь, правда, всё реже. Однако «звенящая тишина» лично меня время от времени посещала до самого завершения полевого сезона.
Дашка при мне выполняла важную функцию защиты фауны тайги от меня – молодого, горячего и недостаточно разумного пришлого чужака, вооружённого, и засыпанного патронами «по самые уши». Сначала меня раздражала её активность, лишавшая возможности проявить свои охотничьи таланты, и блеснуть ими перед товарищами и местными охотниками. Но уже в первую неделю сезона моё отношение к охоте начало меняться, а к середине – претерпело кардинальные изменения. Я уже был благодарен Дашке за то, что она невольно дала мне время подумать над проблемами взаимоотношений с животными, и сократила количество охотничьих «подвигов», о которых впоследствии пришлось бы сожалеть. Так что эта сибирская лайка своей непоседливостью оказала мне неоценимую услугу и сполна расплатилась за заботу о ней, и спасение её собачьей жизни!
Как-то в начале сезона, геологи из соседнего отряда попросили меня застрелить для них белку или бурундука. Они хотели сделать из их шкурок «мыша» – приманку для ловли редкой крупной хищной рыбы – тайменя. Был я молод, кровь кипела, охота здесь считалась одной из основных мужских добродетелей, и я с лёгким сердцем согласился, о чём сейчас искренне сожалею.
Сегодня я считаю, что разумному существу – человеку, который ведает, что творит, безнаказанно убивать «братьев наших меньших» – неразумных зверей и животных, которые не могут защититься – отвратительно и постыдно. Кроме случаев необходимой самообороны в случае возникновения прямой угрозы для жизни или опасности голодной смерти. Да и то, в каждом конкретном случае мыслящий человек должен всеми возможными способами попытаться обойтись без убийства неразумного живого существа. Из отношения к зверям и животным вытекает и формируется жизненная позиция человека и по возможным действиям к людям, особенно к тем, кто слабее него. К разумному же «царю природы» моё отношение не столь однозначно, и если какого-то негодяя современный «Робин Гуд» покарает за дела подлые самостоятельно прямо здесь, на земле, не дожидаясь торжества правосудия, а также суда небесного и гнева божьего, то я этому мстителю – не судья, хотя и против смертной казни.
Читая эти строки, может сложиться ошибочное впечатление, что я ангел, только и думающий об искоренении ереси в нашем земном мире с оружием в руках. Спешу заверить вас в том, что: ни то, ни другое! Более того, в сложных ситуациях я мысленно прошу небеса не ставить меня перед необходимостью убивать человека и, тем самым, не брать на себя решение, принадлежащее даже не правосудию, а богу ли, року ли (не знаю, как называется высший разум, но что он существует независимо от нашей веры в него – убеждён). Это касается только редких критических ситуаций, когда порядочному человеку, нужно любой ценой защитить здоровье, жизнь или честь свою или близких людей. Как просил Иисус своего отца-бога, заранее узнав, что ему предстоит умереть на кресте: «Отче, да минует меня чаша сия!».
Поднявшись по обрывистому берегу реки, я почти сразу увидел сидящего на ветке и совершенно не боящегося меня, непуганого человеком бурундука. Это был серый зверёк с чёрными полосами и пушистым хвостом, который он использовал в качестве руля или парашюта (в зависимости от необходимости) при прыжках с дерева на дерево. Он с интересом рассматривал меня своими любопытными блестящими чёрными бусинками – глазами.
Любопытный бурундук © фото Александра Симушкина
Если бы он знал, что жить ему с этого момента осталось около минуты. А своими любопытными глазками рассматривал он свою Смерть, в «энцефалитке» – вместо балахона, и с ружьём – вместо косы!
Бурундук – это почти точная копия белки, только немного иначе окрашенная, да ещё, пожалуй, хвост у него поменьше. Прицелившись с колена метров с десяти, выстрелил в него не самой крупной дробью – «тройкой». Когда дым рассеялся, то не увидел зверька ни живого, ни мёртвого. Я был в полном недоумении! Мне от природы была дана рука снайпера. Я же умудрился промахнуться с расстояния в десять метров из ружья двенадцатого калибра (а это уже ближе к мортире). Подошёл к ветке, на которой сидел бурундук, внимательно осмотрел её и нашёл клочки шкурки зверька. Только тогда понял, что выстрелом из своей «мортиры» буквально разорвал зверька на мелкие части! Бурундука-то убил, но от него ничего не осталось, и «мыша» ребятам делать было не из чего.
В душе шевельнулось какое-то смутное тревожное не совсем понятное самому чувство. Оно было похоже на некоторый психологический дискомфорт оттого, что на этой ветке только что сидел живой любознательный бурундук, а теперь, из-за моего выстрела, бесследно исчез с неё, да и вообще с планеты Земля, как будто и не появлялся на ней вовсе. Это было ощущение вдруг образовавшейся в душе пустоты, в той маленькой нише, которую успел занять этот впервые в жизни увиденный мной доверчивый зверёк. Однако был я молод, никакого желания копаться в своих душевных тонкостях не было, и, мотнув головой, как бы стряхнув с головы возникшие сомнения, как истинный «царь природы», двинулся на дальнейшее покорение тайги и её обитателей.
