…Среди сугроба, вокруг ствола самой толстой в округе осины, горел костер. Возле костра, укрыв спину медвежьей шкурой, сидел Росин. Время от времени он вставал и палкой обивал нагар со ствола. Уже немного работы огню. Вот-вот подгоревший ствол рухнет… Запрокинув голову, Росин посмотрел на осину. «В какую же ты сторону повалишься? В ту, наверное. Вроде сюда чуть наклонилась. Или наоборот?… Нет, все-таки сюда. Надо перебраться на другую сторону». Только хотел шагнуть, подгоревший ствол хрустнул и медленно повалился на него. Росин кинулся в сторону, но запутался и упал в сугроб! Отбросил шкуру. Вскочил!… Но поздно, да и незачем бежать: осина рухнула рядом, на шкуру.
Отдышавшись, Росин взялся за угол шкуры и потянул. Не подалась. Дернул сильнее - ни с места. Ствол угодил как раз поперек шкуры и зажал между валежиной и собой.
Ежась от холода, Росин подергал с другой стороны. Никакого толку… А сам уже дрожал от холода. «Что же делать? Прежде всего надо поближе к костру, пока не совсем замерз. Надо отжечь часть ствола для лодки, а потом колом сдвинуть бревно со шкуры. Хорошо еще, дров запас много. А то бы и шкуру не вытащить, и до избушки не добежишь - замерзнешь».
…По ровной белой пелене протянулась широкая полоса, как будто снежную целину пробороздил танк. «Да, порядочно намесил, - думал Росин, стирая рукавом пот. - И еще дня три придется так же вот, по чуть-чуть, двигать колом это бревно…»
На четвертый день бревно наконец около двери. В избушке, чтобы освободить для него место, переставлена вся мебель: стоявшие в центре стол и коряги перенесены вплотную к стене.
По толстым кольям-каткам бревно водворили в избушку. Оно едва уместилось в ней с угла на угол.
– Ладную осину выбрал. Давай нож, потихоньку начну. А ты залазь на нары, умаяло бревно.
– Нет, Федор, пока не стемнело, хотя бы ближние ловушки проверю.
Белой канавкой вилась по глубокому снегу промысловая тропка.
Вот и ледянка. Ее не видно. Заметно только маленькое отверстие в снегу. Возле него свежие следы горностая. Росин нагнулся и заглянул в отверстие. В ледянке метался снежно-белый, с черным кончиком хвоста, горностай. Маленький хищник не мог добраться по ледяным стенкам до узкого отверстия вверху…
Вернувшись, Росин не узнал бревна. Вместо черных, обугленных концов белела чистая, ровно обструганная древесина.
– Когда же ты успел все это, Федор?
– Велико ли дело горелое-то срезать? Нож вот малость притупился. Подай-ка камень… А у тебя как? Добыл чего?
– Вот, три горностая. - Росин поднял руку со связкой белоснежных зверьков. - Два в плашки, один в ледянку попал.
– Добре. Везучий нонче день.
Утром Росин что есть силы нажимал на рукоятку, срезая крупные стружки. Нож глубоко врезался в оттаявшую древесину. Стружка за стружкой падали под ноги, и скоро они засыпали весь пол…
Ворох стружек рос, а бревно казалось все таким же, нисколько не убыло сверху.
«Буду резать не по всей длине, - решил Росин, - а на одном месте. Но зато не кончу, пока не срежу все до отметки». И он с еще большей силой стал нажимать на нож. Волосы спадали на глаза, на лице проступали капельки пота, начали побаливать ладони и пальцы. А до отметки еще далеко. Росин зашел с другой стороны бревна и с ожесточением продолжал срезать уже не так податливую древесину… На ладонях и пальцах покраснела кожа. Стружки стали куда мельче. Но Росин все резал и резал, видя перед собой только отметку. От непривычного напряжения деревенели руки. Чтобы они могли еще работать, Росин то и дело менял движения: резал то в одну, то в другую сторону… Наконец отложил нож и едва разогнул спину.
– Много ты сделал. До самой отметки? - удивился Федор, возившийся все это время с горшками возле чувала. - Эдак мы быстро с лодкой управимся.
Росин взглянул на свои руки и тут же, чтобы не заметил Федор, опустил их. На ладонях вздулись водянистые мозоли.
После завтрака Федор встал из-за стола и, придерживаясь за стену, без костылей добрался до осины. Наточил нож и принялся строгать. Неторопливо, кажется, совсем без усилий, срезал небольшие, ровные стружки, гораздо меньше тех, которые валялись на полу.
«Нет, Федор, - подумал Росин, - если такими стружечками срезать будем, вряд ли вырежем к весне».
Росин взял кусок чистой бересты и принялся писать на ней, заглядывая в старые записи.
– Чего же ты опять строчишь? - не переставая строгать, спросил Федор. - Сказывал, закончил работу, а сам все пишешь.
– Отчет по обследованию. Мы это обычно в управлении делаем. Тут только материал собираем… А в этот раз на все времени хватит: и на обследование, и на составление отчета.
«Как закончу отчет, - подумал Росин, - займусь статьей об акклиматизации соболя в Поватском районе».
Кончик костяной палочки опять задвигался по бересте.
Росин исписал один кусок бересты, взялся за второй. Исписал и его. Взялся за третий. Наконец отодвинул бересту и повернулся к Федору.
– Вот это да! Как же ты ухитрился? Как топором стесал!
– Да и ты немало срезал, - ответил Федор, не переставая работать ножом. Движения его рук были предельно экономичны. Резал понемногу, не спеша, без всякого усилия.
Росин подошел к Федору.
– Покажи-ка руки… А у меня посмотри что делается.
– Как же это?… Теперь вот жди, пока заживут. Почто так на нож нажимал?
– Срезать больше хотел.
– Разве так больше получится… У росомахи учись. Неторопливо вроде бежит - ханты на лыжах догоняют. А как возьмет след оленя, считай - ее олень. Тут на ура не возьмешь, - кивнул Федор на осину. - Больше терпения надо, чем силы. Особливо, когда внутри выбирать начнем.
Немало прошло дней, прежде чем Росин опять смог заняться лодкой. Нож теперь только глубокой ночью лежал без дела. А весь день Росин и Федор резали, сменяя друг друга.
Руки так привыкли к работе, что теперь сами, почти механически, срезали стружку за стружкой. Время от времени Росин точил нож и опять продолжал однообразную, наскучившую работу.
– Ты чего? - спросил Федор, увидев, что Росин перестал строгать, а нож не кладет.
– Москву вспомнил… Прямо перед глазами стоит… Огни, улицы, суета, метро…
– Добро бы там побывать. Красивый, наверное, город?
– Красивый, - улыбнулся Росин. - Как-то там сейчас?…
Пламя в чувале длинными языками поднималось до потолка.
– Еще злее мороз будет. Сильная тяга завсегда на мороз, - сказал Федор, подбрасывая дрова.
Росин облачился в медвежью шкуру, вышел из избушки, хватил морозного воздуха и замер, боясь еще раз вдохнуть. «Видно, за пятьдесять. Даже кедры и те покрякивают».
