...Пламя взметнулось, достигло поверхности, выплеснулось — и обратилось в темных птиц, которые стали ошалело летать, ища, где бы сесть. Они взмывали все выше, налетая друг на друга и на каменные стены шахты, с шумом вырвались оттуда... и устремились прямо в голову Инди. В черепе у него теперь не было мозга. Эти огромные черные птицы кружили в нем, хлопая крыльями, словно в пустой мрачной пещере. Сесть они не могли и продолжали биться о стенки его черепа. В беспокойной ночи шептались тени. Где-то звучали басовые аккорды колыбельной, неузнаваемые, фальшивые. Еще где-то мерцала, оплывая, свеча...
Индиана перемесился во времени и в пространстве. Ночной час, подземелье, кровь, темное пение. Через туннель, сверкающий отблесками смерти и боли, Инди проходит в комнату Уилли, возникая из черной раны в стене. Это что, игра в прятки? Уилли. Колдунья, обвивающая его щупальцами. Ее пальцы — раскаленные когти, терзающие его плоть. “Ах, Инди, ты спасся... Расскажи им, что случилось, а то они мне не верят”. Волосы ее представляют собой пылающий костер, рот — предательскую бездну, язык — саламандру, глаза — ледяные зеркала, отражающие лицо его собственной сумрачной души... Он прошел к кровати. Волосы Уилли обожгли ему щеку... Птицы у него в голове по-прежнему били крыльями и царапали стенки своими кривыми клювами... “Все в порядке, уже все прошло... Они думают, я свихнулась. Скажи им, Инди, пожалуйста...” Уилли припала к его груди, саламандра выскочила у нее изо рта и впилась в его плоть, отгрызая целые куски, раздирая ему грудную клетку. Инди уложил ее в постель. “Я-то думал, ты настоящая актриса, Уилли”. По ее щекам текут слезы — кровавые. Он прикасается к ним, и они обращаются в лаву, прожигают ему пальцы до кости.
Белые кости, зияющие на ветру... “Что?” — шепчет она. “Теперь тебе нужно поспать”. Саламандра снова высовывается. Она обглодала дочиста грудь и подбирается к ребрам...
“Я хочу домой”, — говорит Уилли. Не мудрено: путешествие трудно было назвать приятным. Саламандра скользнула к нему в грудь, свернулась там и заснула. Колдунья спит. Птицы летают, бьют крыльями...
Он с Чаттаром Лалом и Бламберттом на веранде. У Бламбертта вместо лица пустое место. Солнце над вершинами: кровавый туман. Слова Лала выходят изо рта Инди, как дыхание. “Я всю свою жизнь ползал по пещерам и туннелям, а Уилли брать с собой не стоило”. Капитан без лица. Кивает. “При виде насекомых Уилли упала, я отнес ее... она крепко уснула, я вернулся в туннель...” Саламандра в груди шевельнулась, перевернулась, снова улеглась...
Во сне Уилли привиделся кошмар. Да, кошмар. Бедняжка... Две темные мечущиеся птицы с размаху врезались в его череп, упали и забились, раненые, в смертельном ужасе... “Что там в туннеле, доктор Джонс?” — “Ничего. Тупик, завал. Им давно не пользовались...” Пустота в его голове откликнулась эхом. Сломанные крылья, когти, скребущие камень. Пустота, мрак. Птицы улетели... Вряд ли Уилли готова к такому путешествию. Снова в ее комнате. Колдунья спит, свернувшись в постели. Саламандра в его груди шевельнулась. Колдунья пробудилась от сна. Инди сел рядом. Спиной. Чтобы та не увидела обглоданную грудь и дыру, сквозь которую пробралась внутрь саламандра, чтобы свить там гнездо. Инди? Да. Теперь они верят? Да, верят. Теперь сомнений нет. Колдунья с пылающими волосами: я убью тебя прежде, чем ты разбудишь скользкую тварь у меня в груди... Думала, они убьют меня. Не убьют... Когтями по спине, сдирая кожу, чтобы хлынула кровь. Ты меня не потеряешь. Поворачивается, глядит в ее глаза-зеркала, видит себя: дымный призрак, пронизанный ужасом, истекающий кровью, старающийся усмирить саламандру, прислушивающийся к эху во мраке, в ожидании душераздирающего крика... Саламандра шевельнулась... Издалека донеслось хлопанье крыльев...
* * *
Индиана продолжал смотреть на жидкое пламя, бушующее в глубине шахты. Верховный жрец говорил, а Чаттар Лал переводил его слова:
— Мола Рам сообщает верующим о нашей победе. Англичане покинули дворец, что свидетельствует о том, что могущество Кали-ма усилилось.
— Да, понимаю, — как загипнотизированный, кивнул Джонс.
Мола Рам закончил проповедь. Песнопения возобновились. Поднявшийся ветер взвил и рассеял серный дым. Индиана, раскачиваясь на каблуках, перевел взгляд на божественное изваяние.
Под храмом, в темноте шахты малолетние рабы кровоточащими пальцами рыли землю. Дородные надсмотрщики погоняли лентяев или тех, кто был слишком болен, чтобы продолжать работу, сыромятными плетьми. Время от времени слышался грохот: стенки шахт обваливались, погребая под собой, увеча или унося жизни детей. Оставшиеся в живых продолжали разгребать каменные обломки в поисках двух утерянных камней Сан-кары. Прикованные за щиколотку, они работали обреченно, моля судьбу о смерти.
Теперь с ними работал и Коротышка. Они вшестером приступили к разработке нового туннеля, как вдруг тупиковость, безнадежность ситуации начала доходить до Коротышки. Тяжесть этого внезапного прозрения — осознания того, что остаток его короткой жизни будет непрерывной агонией, — была такова, что китайчонок опустился на землю, словно от удара. Как объяснить случившееся? Неужели он оскорбил какое-либо божество или дух предка? Как собирается выкручиваться из этого положения Инди? Однако на Инди рассчитывать дальше нельзя. Он выпил дьявольское зелье, которое превратило его из доктора Джонса в мистера Хайда. Теперь Инди потерян для него. Коротышка обратился к Небесному правителю времени, умоляя сократить отпущенный ему срок мучений. Сидя на земле, с глазами, полными слез, паренек набрал горсть пыли и, просеивая ее сквозь пальцы, шептал:
— Как песок сквозь пальцы...
Однако долго так сидеть ему не пришлось. Плеть надсмотрщика ожгла ему спину. Боль была такой нестерпимой, что крик застрял у него в горле. Надсмотрщик двинулся дальше. Коротышка поднялся и опять принялся за работу.
Вместе с двумя другими пленниками он пытался сдвинуть крупную глыбу, торчавшую из стены туннеля и преграждавшую им дальнейший путь. Они толкали ее изо всех сил, поддевали и расшатывали рычагами. Наконец глыба поддалась, скатилась на дно туннеля, и Коротышка едва не вскрикнул от испуга: они вскрыли жилу расплавленной лавы. Набухшая, шевелящаяся, она шипела, точно огромная красная змея. Пленники не удержались и завопили. На их крик явился надсмотрщик и жестоко высек их за устроенный ими шум. В глазах его при этом отражался лишь красный отблеск лавы.
Вдруг из глубины раскаленной жилы вырвался пузырь газа, выплюнув струйку магмы на ноги стражника. Тот закричал, упал на землю и попытался содрать с кожи вьевшуюся жгучую жидкость. В туннеле распространился запах паленого мяса. И тут на глазах испуганных ребятишек произошло чудесное превращение. Лицо надмотрщика расслабилось, утратив выражение жестокости. В глазах, где секунду назад лишь отражалась раскаленная лава, появилось человеческое, живое. Некое воспоминание. Он перестал стонать. Взгляд его остановился на Коротышке. На лице его появилось какое-то благодарное выражение. Он словно готов был вот-вот расплакаться от радости, как ребенок, очнувшийся от кошмара. Стражник заговорил, прося у Коротышки прощения — сначала на хинди, потом по-английски...
