Он пил за троих, но его здоровью это не вредило. Лишь в более позднем возрасте сдал. Сгубила его разгульная жизнь.
— Когда жил этот человек? — спрашивает Станислав.
— Около двухсот лет назад, когда Америка еще только начинала крепнуть и леса были мало исследованы… Теперь таких великолепных следопытов, пожалуй, уже нет.
— Есть! — возражает траппер тихим, как обычно, размеренным голосом. — Есть, но другого покроя.
Наваливает на костер большое бревно дерева cipro, сухое и почти белое. Пламя с новой силой взвивается к небу, искры вылетают, как рои шершней, дерево трещит, разбрасывая угольки. Когда огонь успокаивается, Станислав рассказывает следующее:
— Уже много лет в Канаде запрещено убивать бобров. Законы очень суровы: браконьеру — тюрьма, а тому, кто схватит преступника, — щедрая награда. В лесах около Манивоки один лесник случайно обнаружил место, где какой-то браконьер поймал бобра и содрал с него шкуру. К сожалению, невозможно было установить, кто убил бобра. Дело произошло за несколько недель до того, как было обнаружено, а за это время были и заморозки, и оттепели, и бури. Браконьер не оставил после себя никаких следов, за исключением полуобъеденного зверями трупа бобра, разбросанных остатков костра и пня дерева, срубленного на топливо. Лесник в течение часа обыскивал все вокруг, осматривал каждую пядь земли, исследовал каждую веточку, но тщетно. Браконьер был хитер: не оставил никаких следов, даже самой малой вещицы.
И, однако, через пять лет терпеливый лесник выследил виновного в двухстах милях отсюда, на озере Абитиби. И вовсе не случайно. В течение пяти лет он искал в лесу топор, который срубил на топливо дерево в том месте, где был убит бобр. По срезу пня удалось установить, что на лезвии топора была маленькая характерная зазубрина. Топор с зазубриной лесник нашел у озера Абитиби. Владелец топора признал себя виновным.
— Таких энергичных следопытов в Канаде много! — заканчивает Станислав свой рассказ.
Я слушаю его с интересом, хотя вот уже несколько минут мое внимание приковывает то, что происходит в темноте. После долгого перерыва снова отзывается таинственное создание, вопрошающее: что это? Крик его все приближается и с берега перебрасывается теперь на один из трех островов, возвышающихся на озере прямо напротив нашего лагеря.
— А ведь это действительно птица! — обрадовано говорю Станиславу.
Нам доставляет удовольствие приоткрыть хотя бы краешек тайны. Мы идем к берегу, чтобы лучше слышать. Но тогда птица как на зло смолкает. Возвращаемся к костру.
— Настойчивая и осторожная птица! — заявляет Станислав.
— Об осторожной лисе и настойчивом траппере рассказал мне старый Жагевич из Макеза, опытный охотник, у которого я недавно гостил, — говорю я товарищу. — Вот, послушайте.
Было это еще перед войной четырнадцатого года. Один француз, траппер из Ля-Тюка, однажды увидел издалека на снегу серебристую лису. Серебристые лисицы, как известно, ценились тогда очень высоко: шкурка стоила около 1500 долларов. При виде лисы сердце траппера забилось: он едва не спятил. Но как добыть шкурку? Он знал, что если неосторожно подойти к лисе и хоть раз вспугнуть ее — ценный зверь удерет за тридевять земель и скроется навсегда. В конце концов у траппера возник необычайный замысел: решил ни больше ни меньше, как приучить лису к себе. Проделал он это ловко. Идя за лисой след в след, он старался не слишком приближаться к ней, но все время показываться ей издали и также издали беспрестанно беспокоить ее. Вытерпел он многое: было холодно, а спать приходилось под открытым небом, но в течение семи дней он не спускал с лисы глаз и, словно пиявка, присосался к ее следу. Ничто не могло сбить его с тропы. Выдержал. На восьмой день уже смог приблизиться к лисе, выстрелил с расстояния в сорок шагов и добыл богатство…
Когда я перестаю говорить, Станислав недоверчиво смотрит мне в глаза. Его худое лицо вытягивается еще больше. Беспокойный взгляд полон сомнения.
— Кто это вам рассказывал?
— Старый Жакевич из Макеза, известный охотник.
— Все может быть… — бубнит под нос траппер, но произносит это с такой миной, будто я рассказываю ему сказки.
В эту минуту снова слышится голос таинственной птицы. Обрушивает на нас каскад своих «что это?» Вызывающе, настойчиво и совсем близко — с соседнего островка.
— А, черт возьми! — выходит из терпения Станислав. — Словно насмехается над нами… Что это может быть? Для нырка голос высоковат, для гуся — низковат, для совы — очень отрывист… Может быть, это какой-то редкий вид нырка?
— Или обычный нырок, но с деформированным клювом?
— И это возможно… — соглашается траппер. — Во всяком случае птица явно издевается над нами…
У меня не создается такого впечатления. Просто наш костер беспокоит ее и раздражает. Мы грубо вторглись сюда, нарушив тишину края. Не удивительно, что птица беспокоится.
Действительно, когда мы гасим костер и скрываемся в палатке, птица умолкает. Пожалуй, она сочла вопрос решенным и, вероятно, улетела. Ни в эту ночь, ни позже, мы уже не слышим ее.
Когда я засыпаю, мне кажется смешным, что неизвестная птица в течение целого вечера брала верх над двумя людьми. Двое взрослых, здоровых мужчин долго оставались под ее влиянием. Разве это не смешно? Мы были уверены, что крик птицы выражал нетерпеливый вопрос: что это? А на самом деле мы, люди, все время проявляли нетерпение и задавали тот же вопрос.
24. МНОГОЛЮДНЫЙ ПОСЕЛОК В БЕЗЛЮДНЫХ ЛЕСАХ
Вот уже четыре дня мы плывем на север. Последний раз видели людей на станции Оскеланео. По пути их вообще не было, и мы едва не забыли, как они выглядят. Здесь легко отвыкнуть от человека!
Зато мы знаем, как выглядит зарево лесного пожара и как воют волки по ночам. Знаем также, что в пути нас хотела облить злобная вонючка и что это ей не удалось, что нас хотела напугать таинственная птица, но и ей это не удалось. Мы полюбили смолистый запах леса. Нам нравится сон на каменных плитах. Палатка прочная, дни погожие. Мы любим наши весла, рассекаем воду прозрачных, как хрусталь, озер, мышцы наши полны живительной силы. Нас опалило солнце, мы стали дикарями и огромными глотками пьем нетронутую первозданность природы. Нам хорошо от этого пьянства. Даже стыдно, что мы везем с собой купленные в городе запасы продовольствия и консервы. Цивилизация осталась позади. Кругом неукротимые дебри, а в центре их находимся мы, три дружных спутника: Станислав, собака и я.
На четвертый день утром я напоминаю Станиславу:
— Сегодня мы увидим людей!
Это звучит неправдоподобно, а все же мы увидим человека на северном берегу озера Обижуан. На карте помечена там маленькая точка с надписью: «Н. В. С.22 Post». Это значит — фактория знаменитой «Компании Гудзонова залива». А поскольку мы веселы и можем фантазировать как хотим, то я представляю себе, будто агент этой компании плечистый мужчина с угрюмым, бородатым лицом и душой младенца. Как в канадских романах. Он приветствует нас, словно посланцев с неба, — этот «сторож маяка» 23 в канадском издании — и радуется тому, что после многих недель одиночества увидел белых людей.
