Ознакомительная версия.
Ласточки, построившие под крышей дома свои гнезда, носились около них, роняя вниз комочки глины. Сэн с улыбкой прочитал вслух:
В мой стакан с вином,
Ласточки, не роняйте
Комочки земли.
– Ты кто? – вдруг раздался голос князя.
Старик вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел повелителя. Встав на колени, Сэн поклонился ему, да вот только стакан с вином не знал куда поставить, поэтому так и держал его в руке.
Князь усмехнулся.
– Поднимись, старик, а то прольешь свое вино. Ты кто?
– Меня зовут Сэн. Позвольте доложить, повелитель, я работаю здесь садовником и сторожу парк. Покойный Сотоба нанял меня, но распоряжения вашей милости на этот счет не было. Я готов понести наказание, повелитель.
– Сэн? – задумчиво произнес князь. – А, ты, должно быть, тот самый Сэн, что воспитал Такэно. Мне говорили о тебе. Так ты по-прежнему живешь тут?
– Да, повелитель.
– Ты видел, как умер Сотоба?
– Нет, мой повелитель. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел это.
– Не сомневаюсь, что он ушел из жизни мужественно, как подобает настоящему воину. Он был действительно великим воином, какого теперь трудно отыскать. Вот разве что твой Такэно может стать таким со временем, – сказал князь, то ли шутя, то ли всерьез.
– Вы очень добры к Такэно, мой повелитель, – отвечал Сэн.
– Он этого заслуживает. Ты, наверно, хотел бы, чтобы Такэно приехал со мной, но я дал ему важное поручение. Однако когда вернусь в город, я передам Такэно, что ты, старик, находишься в добром здравии.
– О, мой повелитель! – растрогался Сэн.
– А скажи мне, уважаемый Сэн, для чего живет человек на свете? – неожиданно спросил князь.
Сэн ничуть не удивился его вопросу и ответил:
– В жизни человека нет причины и нет цели.
– А власть, богатство, слава?… Впрочем, ты прав. Чем больше у меня власти, тем меньше могущества, ибо большая власть осуществляется с помощью многих людей, и они становятся настоящей властью, а не я, – они по-настоящему могучи. И чем больше богатства, тем меньше от него радости; оно приносит беспокойство и волнение, потому что мы плачем, даже теряя малое, а что уж говорить о потере большего! И слава – ничто, ибо спутником ее является страх, вначале страх ее не достичь, а потом страх ее потерять. Значит, истинной жизнью живет только тот, кто никем не правит, ничем не владеет, никому не известен. Не так ли, старик?
– Так, повелитель.
– Ну, а стремление к добру, к справедливости, любовь к людям, – это тоже призраки? Постой, не торопись, я сам отвечу за тебя. Всё это – призраки, ибо не может быть общего для всех добра и общей справедливости, и нельзя любить всех людей без разбору. Добро для одних оборачивается злом для других, но добро, несущее зло, – что это как не призрак? Также и с любовью, она неразлучна с ненавистью, – полюбишь одно, так возненавидишь другое, – но что это за любовь, которая таит в себе ненависть? Это призрак любви… Ты прав, старик, в жизни есть только призраки, и сама жизнь – только призрак.
– Жизнь призрак, но есть душа, повелитель. Она – настоящая, – сказал Сэн.
– Душа? Душа… – задумался князь. – Ты, конечно, уверен, что она у тебя есть. Мне порою кажется, что и у меня есть душа. Однако тысячи и тысячи людей живут без души, не зная, во всяком случае, есть она у них или нет, не интересуясь этим. Но если душа и есть, высокая и чистая, что ей делать в нашем мире? Тут ей нет места, тут она чужая, она могла попасть сюда разве что по ошибке. Она лишняя для нас, – у кого есть душа, тому невозможно здесь жить. Что ты мне ответишь на это, уважаемый Сэн?
– Я не знаю, зачем душа из своего высшего мира попадает в наш низменный мир, повелитель, но я чувствую в себе эту высокую душу. И что же мне делать? Мне остается или подавить высокое в себе, или очиститься от низменного. В последнем случае, может быть, я не смогу жить вообще, но если наше существование в этом мире, как вы сами признали, призрак и пустота, то есть ли о чем горевать? По крайней мере, у меня остается надежда на иную высшую жизнь, остаются утешение и спокойствие от чистоты моей души. Разве этого мало? – Сэн взглянул князю прямо в глаза.
Тот не обиделся на такую дерзость.
– Я всегда завидовал бродягам и отшельникам, – произнес князь через мгновение, и опять было неясно, шутит он, или говорит всерьез. – Им проще жить на свете, чем князьям… А нет ли у тебя еще вина, старик? У тебя тут так тихо и хорошо, что я хочу побыть здесь и выпить вина.
– Мой повелитель, благодарю вас за высокую честь, – Сэн опустился на колени и поклонился князю. – Но позвольте, я схожу к солдатам из охраны, у них вино лучше моего. Мое самодельное, из вишневой мякоти.
– Не надо никуда ходить, неси свое вино. Я не хочу, чтобы обо мне ходили лишние пересуды. «Князь пил в компании сторожа, – какой урон для его чести!» Чести кого, – князя или сторожа?…
* * *
Князь пробыл в своем поместье всего пять дней. Уезжая, он официально назначил Сэна садовником и передал ему во владение домик, где тот жил. Старик расплакался; сказать по правде, он очень привык к этим местам и желал бы здесь окончить свои дни.
Проводив князя до самых ворот, Сэн вернулся в свой дом и решил устроить себе настоящий пир. Вино для этого не годилось, никакое вино: настоящий пир – это праздник души, а не тела. Ей для радости нужен весь мир, вся Вселенная, что для нее – глоток вина?
«Нет, этот мир – не самый плохой среди всех миров, – говорил себе Сэн, мысленно продолжая спор с князем. – Вы только посмотрите, мой повелитель, на это бездонное синее небо, на белые облака, на яркую зелень деревьев и пышную яркость цветов. Разве могла бы такая красота существовать в безобразном мире? Нет, в безобразном мире все было бы безобразно. Взгляните на мир, в котором вы живете, мой повелитель, и вы поймете, что он самое подходящее место для души»…
И вот уже ласточки, суетившиеся около своих гнезд, становились частью внутреннего мира Сэна; если раньше старик умилялся, глядя на них, то теперь он сам мог бы стать ласточкой и носится в синем небе. Мог бы он стать и бабочкой, что сидела на ветке ивы; а вот дохнул теплый ветерок, и бабочка перепорхнула на другую ветку, – старик Сэн чувствовал, как она это делает, будто у него самого были крылья. «Только дохнет ветерок – с ветки на ветку ивы бабочка перепорхнет», – бормотал он.
А вот гнездо аиста на крыше; оно открыто всем ветрам, но это и хорошо. Ветер топорщит перья аиста, а он стоит на своих длинных ногах и смотрит куда-то вдаль. Кого и чего он ждет, – а может быть, просто засмотрелся на цветущие вишни в саду?
Всем ветрам открыт
Аиста ночлег. Ветер,
Вишни зацвели.
День угасал, начинался вечер. Сколько этих вечеров было до рождения Сэна, и сколько их еще будет после его смерти, – но разве не чудесно, что и ему довелось наслаждаться вечерней тишиной? Какой покой, какое счастье во всем этом!
Ознакомительная версия.
