— Бочка с отработанным маслом готова, земную ось смажем, — мечтает Веня, председатель комитета по проведению праздника. — А потом на тракторе — кругосветные путешествия и выдача дипломов наиболее достойным, согласно утвержденному мною списку.
— А разве не все получат? — удивляется Соболев.
— Уравниловка, Шурик, недопустима, — сурово говорит Веня, — она осуждена периодической печатью. Такой диплом — документ не шуточный, дает право на бесплатный проезд и персональный оклад. Вот ты, например, официально зафиксированный и разоблаченный общественностью хулиган-пятнадцатисуточник — разве дать тебе диплом? Или Кореш — у него только и заслуг, что профессионал по дамской части. Или возьмем Кузьмина, из-за безынициативности которого имеет место непрохождение радиоволн в ионосфере.
— Будто это от него зависит, — фыркает Шурик.
— Они шутят, — разъясняет Шурику Кузьмин. — У них благодушное настроение после ужина-с.
— Физик, а умный, — с уважением говорит Веня. — Все понимает.
— Вы, остряки, — вмешивается Груздев. — По моим прогнозам Льдина пройдет в стороне от полюса.
— Второй фурункул вам туда, где он был! — пугается Веня. — Сергей Николаевич, а вы как думаете?
— Ветры и течения нами командуют, Веня. Повлиять на линию дрейфа мы можем так же, как на лунное затмение. Ну, а в крайнем случае попросишь Белова подкинуть тебя туда на часок отметиться, тебе он это сделает! Тем более опыт таких полетов у Кузьмича имеется.
Веня с деланным ужасом вжимает голову в плечи: Белов дал страшную клятву ему отомстить. С месяц назад Веня проходил мимо домика Николаича и увидел в окошко, что Белов разбирает и смазывает пистолет. В это время зазвонил телефон, Белов снял трубку, потом оделся и пошел на радиостанцию. Такого случая Веня, конечно, упустить не мог. Он быстро разыскал подходящий винтик, вбежал в домик и положил в груду смазанных частей. Затем в течение дня то один, то другой зритель осторожно заглядывал в окошко, умирая от смеха при виде совершенно озадаченного и даже взбешенного Белова, который никак не мог собрать пистолет: каждый раз оставался лишний винтик. Что же касается «опыта таких полетов», на что намекнул Николаич, то он заключался в следующем. Весной, в период доставки грузов на Льдину, тот самый репортер, который «клюнул» на осетров, в порядке компенсации за розыгрыш напросился в полет с «прыгунами» на полюс. Полет действительно состоялся, однако в приполюсном районе был сплошной туман, и посадку произвели километрах в сорока от заветной точки. Но спектакль был устроен по всем правилам: бортмеханик дымовой шашкой нанес концентрические круги вокруг «земной оси», а репортер в мужественной позе первооткрывателя запечатлелся на этом фоне. И лишь когда полетели обратно, штурман «случайно» проговорился…
— Продолжим? — нетерпеливо предлагает Дугин. Он сегодня уже дважды проигрывал в «чечево» и жаждал реванша.
Мы с Николаичем уединяемся за дальним столиком. Сегодня я проводил обследование по полной программе, но доложить результаты еще не успел.
— Излагай, — говорит Николаич.
— В общем, нормально, как положено в полярную ночь: потеря веса, понижение давления и ярко выраженная аристократическая бледность — мало бывают на свежем воздухе. Осокин, к примеру, потерял пять килограммов. И нервишки у многих, учти, натянуты, как фортепьянные струны.
— Осокин — это ясно, наберет, когда успокоится. А с нервишками что-то надо делать, причем немедленно. Что предлагает медицина?
— Если немедленно, я бы на твоем месте половину ребят отправил в Сочи.
— С билетами на самолет трудно.
— Тогда давай расчистим площадку и футбол затеем под прожектор. Или хотя бы бадминтон.
— А если утреннюю зарядку на воздухе, обязательную для всех?
— Хорошо бы, но я так и слышу дуэт Груздева и Вени: «Еще один такой приказ — и от человека ничего не останется!» Сгоняем партию?
Мы расставляем шахматы. За окном не унимается пурга, уже вторую неделю метет. Пурга то стихает, то вдруг снова срывается с цепи. Каждый день приходится кого-то откапывать, сегодня, к примеру, меня. Но предусмотрительный Николаич так расположил домики, что их двери ориентированы на разные страны света и одновременно засыпать нас не может.
— «От человека…» — ворчит Николаич, делая ход. — Мягкотелый ты интеллигент, Саша.
— От интеллигента слышу.
— Предлагаю королевский гамбит. Как только пурга утихнет, расчистим площадку.
— Принимаю. Ну, а еще чем ты озабочен?
— Вот этими самими нервишками. Тем, что мы, не сговариваясь, каждое утро встаем с левой ноги.
— А если конкретно?
— Обрати внимание, как они друг на друга смотрят.
— Уже обратил. Кореш и Махно по сравнению с этой парочкой друзья до гробовой доски. Кажется, перемирие кончается.
— Кончилось, Саша. Как заметил дядя Вася «в одной берлоге двум медведям не ужиться».
— Боишься взрыва?
— Пусть они сами его боятся, друг мой! Шах.
— Вижу. А что, если я поселю своего длинноухого в медпункте? Все-таки легче будет проводить разъяснительную работу.
— Вообще-то механикам положено жить вместе, но согласен, Э, да у них цирк начинается.
Провожаемый дружескими советами, Дугин лезет под стол и ревет с такой силой, что в тамбуре тревожно лают разбуженные собаки. А тут еще Горемыкин заливается своим визгливым смехом, ему по-жеребячьи жизнерадостно вторит Шурик Соболев — в самом деле цирк.
— Не натурально, — решает Веня. — Народ требует «бис»!
Дугин ревет еще раз.
— Вот теперь натурально, — хвалит Веня. — Вылезай, четвероногий друг. Все-таки прорезался голос предков!
— Каких таких предков? — оскорбляется Дугин.
— Тебе виднее, предки-то твои.
— Нет, ты скажи! — настаивает Дугин.
— Так, есть одна догадка, — веселится Веня. — Или, скажем, рабочая гипотеза. Уж очень ты смахиваешь в профиль на лошадь Пржевальского!
— За лошадь, знаешь…
— Эй, на Филатове! — включаюсь я. — Лево на борт.
— Па-а-рдон! — Веня чмокает и поправляет воображаемое пенсне. — Все мы, Женя, как сказал поэт, немножко лошади, ты больше, я меньше…
