Смысл всего, что говорилось, можно выразить очень коротко: они никак не ожидали, что мы останемся живы. В ответ мы выразили свою признательность, что они, несмотря ни на что, продолжали патрулировать. Под несмолкающий гвалт, снова и снова описывая свое приключение, мы погрузились в лендровер и покатили разыскивать «джипси». С этой задачей управились быстро, но разговор так быстро не кончился, всем пассажирам одной машины не терпелось выложить свои новости второму отряду. Веселый гам поунялся лишь после того, как возле нас остановилась полицейская машина, следовавшая в Карату. В этой части света все машины — есть ли воздушный шары или нет — останавливаются при встрече, и трое полицейских услышали красочное описание событий дня. Они, естественно, не были информированы своим начальством относительно нас, да нам и не пришло в голову спросить их об этом. В заключение Джон попросил их передать своему дежурному офицеру, что полет завершен и команда цела.
Знай мы что-нибудь про выдумку о взрыве, знай мы вообще что-нибудь сверх того, что выпало на нашу долю, полицейские увезли бы с собой другие наставления. А так, вернувшись в Карату и попав под град вопросов, они ничего не могли сказать про взрыв — ведь мы им ничего не говорили. Они знали только, что мы живы-здоровы. И полиция передала в дополнение к первому сообщению следующее: «Экипаж спасен наземной командой. Никто не пострадал». После люди не могли взять в толк, как это возможно: взорвалось 750 кубометров водорода, и никто в гондоле не пострадал, но второе известие как будто подтверждало первое. И множество газет поместило сообщение, что английский аэростат, совершавший полет над местами скоплений крупной дичи в Африке, взорвался и упал, однако команда спасена, все уцелели. Такую телеграмму распространило агентство Рейтер. И полетела она по свету, а мы трое пребывали в блаженном неведении. В Нгоронгоро нет телефонов, а единственная радиостанция в Аруше включается только два раза — рано утром и во второй половине дня.
Поздно вечером (в это время полицейские машины еще пробивались к кратеру, а клерк из Карату скорее всего уже мирно спал) Джон откупорил бутылку красного вина, и мы все трое чокнулись, подводя итог примечательному дню. Ноги горели от крапивы, но терпкое вино быстро притупило наши чувства. Нам почему-то все меньше хотелось совершать шестисотметровый спуск по кратерной дороге, подвергая себя смертельному риску на каждом метре. В итоге три тела остались лежать там, где свалились. Видно, так уж действует на людей воздухоплавание: они всю ночь и немалую часть следующего утра пролежали без движения.
Было уже одиннадцать часов, когда я подъехал к Кратер-Лодж, намереваясь передать еженедельную сводку в «Санди телеграф». Директор мотеля мистер Доддс сидел около приемника и ловил пробивающиеся сквозь писк и треск обрывки речи. Увидев меня, он уронил карандаш, схватился за голову и что-то крикнул. Но воздух в комнате — увы! — был до того насыщен радиозвуками, что я ничего не разобрал. А мистер Доддс на время словно потерял дар речи. Он явно не знал, с чего начать. В конце концов я все же услышал трагическую версию о нашем падении, после чего директор попросил меня лично переговорить с начальником Управления гражданской авиации, с телеграфным агентством в Аруше, с заводом «Ист-Африкен индастриз» (туда поступили запросы, почему взорвался поставленный ими газ), с Питером Шампни (его засыпали всевозможными запросами) и с арушской больницей, где все еще не знали точно, сколько же коек держать наготове.
Жарко мне было в тот день. Кому приходилось пользоваться радиоканалом, обслуживающим одновременно с полсотни абонентов, тот знает, как нелегко держать связь в такой обстановке. Некий инженер втолковывает что-то насчет сорванной резьбы бедняге, который в этом ровным счетом ничего не смыслит. Дождавшись, когда он закончит свое объяснение, вы спешите взять слово, но стоит вам на секунду запнуться, как уже кто-то другой принимается толковать что-то о вентиляторах, коленчатых валах и так далее, а какой-то тип записывает всю эту муть. Опять вы вклиниваетесь, но где-то в Конго кто-то почти на той же самой волне бубнит что-то по-французски под аккомпанемент атмосферных разрядов, и вы никак не можете понять Арушу, а Аруша не слышит вас. Каким-то образом мне удалось все-таки переговорить со всеми и передать полторы тысячи слов в газету. Наконец я вырвался из этого радиобедлама на волю, где стрекотали насекомые и щебетали птицы, и покинул Кратер-Лодж — надо было узнать, как идут дела у Джона и Дугласа.
Оказалось — никак. Они не смогли найти шар. Надо же было случиться такой нелепости: ночью совсем некстати в том месте через лес прошло несколько сот буйволов. И ведь с Джоном кроме обычного отряда помощников ходил проводник из масаев, да разве отыщешь следы человека там, где землю истоптало многочисленное стадо. Целый день поисков ничего не дал.
В этот раз мы с Дугласом вернулись в наш лагерь под фиговым деревом в кратере. Киари встретил нас, шумно выражая свою радость. Мы две ночи одну перед полетом, вторую после — провели на гребне кратера, так что он почти трое суток оставался один. А так как он родился и вырос в Найроби, ему было несколько не по себе в окружении всего этого зверья. И Киари непрерывно жег большой костер, а на ночь закупоривался в палатке.
Забегая вперед, скажу, что однажды утром, открыв палатку (и как только он определял, что наступило утро?), Киари увидел льва, который смотрел на него в упор; их разделяло меньше метра. Лев зарычал, тут же звякнула «молния», которую дернул Киари. Разбуженные шумом, мы увидели льва, медленно прогуливающегося вокруг палатки Киари. Через минуту лев побрел прочь. Через полчаса мы уговорили Киари выйти. За эти тридцать минут он заметно состарился, однако не поумнел: ему прочно втемяшилось в голову, что львы специально охотятся за ним.
За три дня, пока мы отсутствовали, на Киари никто не покушался, тем не менее он нам страшно обрадовался и приготовил такой обед, какого мы не ели ни до ни после. Несколько погодя нас оглушил приветственным криком даман. Мы обещали больше не оставлять их одних так долго.
С утра пораньше мы с Дугласом выехали из лагеря, спеша выбраться на кольцо, прежде чем кто-нибудь надумает ехать вниз. Дорога узкая, поэтому составлено расписание для проезда вниз и вверх. До одиннадцати часов дня путь открыт лишь для тех, кто спускается в кратер. Поэтому мы с Дугласом тронулись чуть свет. Мы уже освоились с обстановкой и не лезли в бутылку, когда приходилось задним ходом пятиться по какому-нибудь паршивому участку до места, где можно было разъехаться со встречной машиной. Но те, кто, соблюдая правила, ехал в установленное время в разрешенном направлении, непременно тыкали нам в нос, что мы нарушаем порядок. Напорешься на машину с немцами прямо из Франкфурта:
