Шли недели. Сырая зима перешла в еще более сырую весну. В один из унылых дней я, закутавшись в шерстяное одеяло, валялся на диване, что-то бормоча про себя, как одержимый. Зазвонил телефон, я взял трубку. Это была мать моего старого школьного товарища. Пока мы обменивались любезностями, я соображал, зачем она мне звонит. И тут моя собеседница добралась до сути: до нее дошли слухи, что я ищу дом в Марокко. Она сказала, что у нее есть дом в Касабланке, который ей хотелось бы продать. Дама была слишком скромна, чтобы назвать цену, а я так разнервничался, что не спросил ее об этом. До меня дошло только, что это было солидное здание под названием Дар Калифа, что в переводе обозначает «Дом Калифа», и что дому требуется любящий и заботливый хозяин. Понизив голос до шепота, она добавила:
— Для того чтобы повелевать им, требуется сильный мужчина.
Я соскочил с дивана, развернул одеяло, подобно матадору, дразнящему быка, и записал все подробно.
Уже на следующий день после этого телефонного разговора я приземлился в аэропорту Мохаммед Пятый на южной окраине Касабланки. Путеводители предупреждали, что европейцам от этого города нужно во что бы то ни стало держаться подальше. Их авторы единодушно соглашались, что Касабланка — это черная дыра марокканского туризма. Раньше я никогда не бывал здесь, разве только проездом. И все-таки мне казалось, что об этом городе я знаю все, поскольку смотрел знаменитый фильм «Касабланка».
Спустя час после приземления я сидел в такси, которое везло меня по симпатичной набережной с выстроившимися в линию кафе и ухоженными пальмами. Над головой ярко светило солнце, и в воздухе ощущался легкий запах соленого бриза, дувшего с моря. Такси свернуло с набережной и поехало по широкой, засаженной пальмами улице, по обеим сторонам которой словно айсберги возвышались ослепительно белые виллы. Перед каждым свидетельством богатства и благополучия был аккуратно припаркован большой автомобиль, новый и блестящий.
Такси проехало чуть дальше, пересекло своего рода невидимую границу и въехало в район трущоб, которому не было ни конца ни края. Повсюду дорогу преграждали стада коз, повозки с запряженными в них ослами, куры, коровы, бесцельно бродившие во всех направлениях. От скромной, побеленной известью мечети, стоявшей у обочины изрытой колеями дороги, струился призыв муэдзина к полуденной молитве. Ватага мальчишек гоняла самодельный мяч по пыльным переулкам, петлявшим между низкими лачугами, стены которых были сделаны из шлакобетона, а крыши — из ржавой жести. Неподалеку в тени сидели три изможденных человека в джеллабах, традиционных длинных рубахах с капюшоном. За спинами этих людей в беспорядке были расставлены прилавки, а напротив молодая женщина продавала из коробки цыплят, почему-то розового цвета.
Такси остановилось в глубине трущоб у простой двери в грязной каменной стене. Прежде чем расплатиться с водителем, я решил проверить, по тому ли адресу он меня привез. Я был твердо уверен, что таксист ошибся. Но он уверенно кивнул головой, показал рукой на землю и кивнул снова.
Я вышел из машины и постучал в дверь. Прошло немного времени. Дверь со скрипом отворилась.
— Это — Дар Калифа? Это — Дом Калифа? — спросил я.
Грубый голос ответил по-французски, на языке колониального Марокко:
— Oui, c'est ici! — Да, это так.
Дверь стала медленно открываться внутрь, словно собираясь поведать мне какой-то секрет. Войдя, я оказался в сказке, подходящей для людей куда более состоятельных, чем я. Внутренние дворы с множеством финиковых пальм и кустами гибискуса; фонтаны, бьющие из симметричных бассейнов; сады с разросшимися бугенвиллеями, кактусами и различными экзотическими деревьями; апельсиновая роща и теннисный корт; плавательный бассейн и расположенная за ним конюшня.
Сторож поприветствовал гостя, поцеловал мне руку и повел по длинным галереям к главному зданию. Войдя в этот дом впервые, я ощутил себя словно во сне. Передо мной было несчетное количество комнат. Арочные дверные проемы с дверями из кедра, восьмиугольные окна с разноцветными стеклами, мозаичные фризы и лепнина, укромные дворики и множество различных помещений: гостиных, кабинетов, прачечных и кухонь, комнат для слуг, кладовок и, по меньшей мере, с десяток спален.
Дом Калифа пустовал уже почти десятилетие. Стены выцвели от грибка, кафельные полы засалились и вообще нуждались в ремонте. Пугающие пятна сырости выступали почти повсюду, а в некоторых местах провис потолок. В дверных проемах ажурными занавесями висела паутина, в светильниках свили гнезда птицы, а массивные деревянные двери были изъедены термитами. Из-за разрыва водопроводной трубы одна из комнат превратилась в озеро, а большинство ставней, прогнив, болтались на петлях. Что же до садов, то они заросли как джунгли и по ним бродили одичавшие собаки.
И все же этот дом поражал, в нем ощущалось прежнее великолепие. Подобно престарелой светской красавице, он поизносился и сморщился, но расставаться с жизнью не собирался. Глядя на этот дом, можно было представить себе всю его историю, в том числе и торжественные приемы, хранимые им тайны. Это может показаться абсурдным, но я почувствовал его энергию с самого первого мгновения, едва оказался в доме, он словно дал мне понять, что знает о моем приходе.
Спустя три месяца после того, как я впервые положил глаз на Дар Калифа, дом перешел в наше владение. Жена моя втайне надеялась, что я откажусь от марокканской авантюры, но сдалась при виде дома. Она также почувствовала его дух. Как и я, она сочла природу этого духа положительной и уже представляла себе, как наши дети привольно бегают за его стенами.
К счастью, английскую владелицу дома не пришлось долго уговаривать. Она интуитивно чувствовала, что финансы едва сводившего концы с концами писателя находятся в печальном состоянии. Но она также хорошо представляла себе, что марокканец, заплатив за дом рыночную цену, моментально снес бы его, а на этом месте построил бы уродливый многоквартирный дом.
И вот в тот день, когда прозвучал первый из целой серии взрывов, устроенных фанатиками-смертниками, я впервые переступил порог Дома Калифа как его владелец.
Внутри меня ждали три сторожа. Они встали навытяжку, приветствуя хозяина, готовые к исполнению его приказаний. Было похоже, что, по какому-то средневековому правилу торговли, дом перешел ко мне во владение вместе с ними. Одного из сторожей звали Мохаммед. Это был небритый сутулый верзила, страдавший нервным тиком. Все звали его Медведь. Второй сторож носил имя Осман. Он был моложе, спокойный и собранный, с улыбкой, никогда не сходившей с губ. Он работал в этом доме с малолетства. И, наконец, Хамза, старший в этой команде. Высокий и вежливый, он пожал мне руку, прежде приложив ее к сердцу.
