Ночью в Старом Дели можно увидеть добрую сотню голодных собак, которые живы только потому, что не хотят умирать. Одну такую собаку доктор Тарасов подобрал года три назад. В докторском доме пес отъелся и из ходячего скелета превратился в красавца с налитым боксерским телом и гладкой серой шерстью, отливающей в голубизну. Но иногда Колька, так зовут счастливца, слышит зов предков. Он исчезает из цивилизации дня на три, не меньше. Потом возвращается ободранный, грязный, голодный переносчик инфекции. Стоически выдерживает горячую ванну и погружается в дрему сладкой жизни. А в стае голодных псов бегают, наверно, Колькины дети…
Ночью в Старом Дели спят на улицах тысячи людей. По возможности устраиваются на асфальте. Ведь асфальт сохраняет тепло, а зимними ночами здесь достаточно холодно. Спят, завернувшись с головой в простыню. Спят, накрывшись ватным одеялом, если есть одеяло. Спят на циновке, если есть циновка. Спят на надувных матрацах — двадцатый век! Спят ни во что не завернувшись, сбившись в комок — нет ничего у человека! Спят на раскладушках возле дверей в запертую лавку. Это приказчики. В крохотной лавке места не хватает. В ней расположился хозяин со своей многочисленной семьей. И хоть у него лавка, он ненамного богаче приказчика.
Кто-то спит, завернувшись в бумажную рекламу кинофильма. А над ним, как нарочно, вывеска «Стар», что значит «звезда». На сей раз это была реклама зубного порошка. А рядом спит другой, спрятав голову в фанерный ящик.
Тысячи людей спали и спят на асфальте путаных улиц и закоулков. Некоторые сумели устроиться на Старом вокзале. Сегодня им удалось, хорошо, крыша над головой, но завтра может не повезти — места здесь ненумерованные…
Мы пошли на Старый вокзал…
Здесь между уснувшими с криком бродили разносчики кофе и булочек, мальчишки лет десяти или двенадцати. Тот, у кого оказывалась монета, просыпался, открывал глаза, выпивал горячего кофе и засыпал вновь. Спали здесь не только бездомные, но и те, кто имеет в деревне дом, приехал в Дели на заработки и теперь экономит на железнодорожном билете с трудом добытые несколько рупий.
Спали здесь целыми семьями — с детьми, с дедушками и бабушками. На улицах возле вокзала на казанках готовили еду, если было что готовить, и громко вызывали своих поужинать.
Закутавшись в зеленую тряпку, спал на ветхой коляске измученный велорикша. Тревожно спал, чтобы проснуться по первому зову. Вдруг повезет, и ночью найдется клиент… Возле рикши дремал в машине проклятый конкурент — водитель такси.
Сотни людей устроились на ночь на Старом вокзале, а над ними кричали рекламы туристских фирм — призывали увидеть Тадж-Махал и Бенарес, приглашали совершить заграничное путешествие, поглядеть экзотические европейские страны. В Дели нет экзотики.
С рассветом поедут по Старому Дели специальные машины и подберут тех, кто уже никогда не поднимется с тротуара. На этой машине ездят, конечно, неприкасаемые. Они не жалуются. У них постоянная работа. Потому что зимой люди на улицах умирают от холода. А летом, когда холода нет, умирают от болезней или оттого, что срок пришел.
Тысячи людей живут на улицах. Ни разу в жизни ни они, ни их родители, ни родители их родителей не знали, что такое свой дом…
Тот, кто видел ночной Старый Дели, никогда его не забудет. Но с 1947 года, со дня независимости, прошло немногим более двадцати лет. Можно ли за два десятилетия Поднять до нормального уровень жизни в стране, которую много столетий подряд грабили завоеватели? «Мы были бы счастливым народом, если бы не двести лет под властью англичан», — говорил в Мадрасе писатель С. Д. Сундарам.
После Старого Дели мы по-иному стали смотреть на новые кварталы, построенные в последние годы. Пусть эти белые дома не блещут интересной архитектурой, пусть из белых они быстро становятся серыми, пусть они простоваты. Но их множество таких кварталов. И это квартиры. И это работа. Работа для тех, кто строит дома. Строит быстро, хорошо, но безо всякой техники. Как много веков назад, женщины носят на голове тазы с цементом. И кирпичи подносят вручную за полторы-две рупии в день. Пачка сигарет стоит рупию. Но строительные рабочие сигарет не курят, а курят «биди» — тоненькие цигарки. На полторы-две рупии шикарно не заживешь, да и прилично тоже. Но можно продержаться…
Новые кварталы принципиально отличаются от официального Нью-Дели. Торжественно открытый в январе 1931 года, он ничего не изменил в жизни обитателей города. В самом Нью-Дели поселилось ничтожно мало людей, очень дорого здесь. И любопытно, что в городе, где проблема жилья остра необычайно, в той части его, которая называется Нью-Дели, самая низкая плотность населения из всех столиц мира.
Мы захотели поехать в недавно отстроенные кварталы. И нам помогла в этом редактор газеты «Патриот», женщина легендарная, лауреат Международной Ленинской премии Мира Аруна Асаф-али, одна из героинь национально-освободительного движения. Она познакомила нас с пожилым сикхом, который смущался, не знал, куда девать руки, и беспрерывно улыбался. Это был старый почтальон Лабх Сингх, к нему мы поехали в гости. Перед тем как мы сели в машину, он вдруг куда-то исчез и вскоре вернулся с двумя пакетиками — купил угощение. Он сидел рядом с водителем, торжественный в своем белом тюрбане, очень важный, потому что именно к нему едут гости из России. Для сикха принять гостя — праздник!
Сикхи раньше всего обращают на себя внимание иностранцев. Цветные тюрбаны, бороды, иногда такие длинные, что их приходится прятать под сетку или даже накручивать на проволоку. Я помню, в Москве на мемориале братьев Знаменских сикх бежал дистанцию в четыреста метров. Вид смуглого бородатого бегуна в тюрбане был настолько необычен, что стадион, как один человек, болел за него. Индийский бегун оправдал надежды болельщиков и легко победил…
Сикхи никогда не курят, на правой руке носят стальной браслет, еще при них должны быть гребень для волос и кинжал. Сикхи — жители Пенджаба — смелый народ. Именно они, как правило, первыми встречали захватчиков, шедших с севера, и вступали в бой.
Лабх Сингх («сингх» по-русски значит «лев») занимал двухкомнатную квартиру, точную копию квартиры, спланированной в Моспроекте: маленькая прихожая и совмещенный санитарный узел. У Лабх Сингха жена и двое мальчиков, которых поначалу я принял за девочек. На голове у каждого была заплетена косица и обернута белой тряпочкой. Старшему двенадцать, младшему — десять лет. «Они посещают школу», — с гордостью сообщил отец. Дети, разинув рот, смотрели на европейцев с бледной, как у мертвецов, кожей. Очень красивые дети. Дверь на лестницу не удалось закрыть, потому что в ней плотной стеной стояли соседские дети.
