Ознакомительная версия.
— Возьми себе!
Тишка и Лушка стали деловито и подробно рассматривать Васины вещи. Тишка взвесил каждую из них на руке.
— Свисток хорош, слов нету, — сказал он, — только его все дворовые знают. Это свисток покойного барина, собак он им созывал. Ножик — отдай все, и то мало. А попробуй его показать, мать первая отнимет и в господский дом представит, А вот эту штуку, — он подкинул на ладони тяжелую монету, — давай сюда! Эту можно закопать в землю — ни в жисть не найти, особливо если заговорить.
— А ты умеешь заговаривать? — спросил Вася.
— Я не умею, а есть люди, которые умеют. Это, брат, деньга!
И Тишка стал пробовать монету на зуб.
— Не берет нисколечко. Чистое серебро, — сказал он с уважением.
— Эх, кабы мне такую! — вздохнула Лушка.
—Т ебе-е! Вот еще! Да ты не знаешь, что с такими деньгами и делать-то! — сказал ей Тишка. — Тебе бы копейку или семик. Вот это твои деньги.
— Не знаю! — передразнила его Лушка.
— Ну, что бы ты сделала?
— Я-то? — заговорила Лушка, захлебываясь словами. — Я-то? Перво-наперво купила бы обнову.
— А еще что?
— Козловые башмаки со скрипом.
— А еще чего?
— Бусы стеклянные с лентами.
— А еще чего?
— А еще гостинцев.
— Ишь, жаднюга! Отойди отсюда. Не по носу тебе товар. Мой, значит, рублевик.
Тишка повернул рубль изображением царицы кверху, пошлепал по нему своей грязной ладошкой и, подумав немного, сунул монету в рот — больше ему некуда было спрятать такую ценную вещь.
С минуту все трое сидели в полном молчании, тем более, что Тишке очень трудно было говорить с рублевиком во рту. Но затем он выплюнул его на руку и сказал так спокойно, словно речь шла о посторонних людях:
— Теперь, ваше сиятельство, нам с тобой больше не гулять. Больше мне господского дома не видать, и даже ходить мимо заказано.
— Я буду просить тетушку... — заикнулся было Вася, но Тишка прервал его:
— Они, тетушка-то, знаешь, что приказали? Чтобы, говорят, и духу его гусиного не было в господском доме. Это то-есть про меня. Чтобы я об нем никогда и не слыхала. Вот оно что!
— Правда, правда, — быстро заговорила Лушка. — Матка сама слышала.
— А я все-таки буду просить. Вот посмотришь... — сказал Вася.
— И смотреть тут нечего.
Тишка вздохнул и, сунув снова в рот свой серебряный рубль, побежал сгонять в кучу гусей, рассыпавшихся по поляне.
— Вася побрел куда глаза глядят.
Был полдень долгого майского дня. В церковной роще галдели в гнездах грачи. Парк за один день превратился в гигантский шатер листвы, земля покрылась яркой зеленью. Вдали блестел пруд, и в светлом воздухе особенно отчетливо выступал барский белый дом тяжелого старого стиля, с бельведером.
Над головой Васи, играя, поднялись откуда-то взявшиеся бабочки — желтая и огненная. На них стремительно налетел сорвавшийся с ближайшего дерева воробей, но ни одной не поймал и только расстроил их игру. Где-то в парке щелкали неугомонные соловьи. Со стороны невидимого села доносилось пение петухов. По небу плыли целые эскадры белых облаков.
Но все это не занимало, не рассеивало мыслей Васи. Все это, столь привычное и дорогое, теперь было ему не мило. Он должен был вернуться и понести свое наказание.
Вот и гульёнковская церковь. Сама белая, она просвечивает через сетку молодой листвы белоствольной березовой рощи.
Около нее, под березами, виднеется два-три каменных, поросших мхом памятника и целая россыпь простых деревянных крестов над могилками — большими и малыми.
Вот и старый кирпичный склеп. Вася остановился перед ним. Тут лежат и дед и прадед Васи. В этом же склепе три года назад похоронены его отец и мать. Над их могилой у самого входа — плиты из черного мрамора. Они заняли последние места.
Склеп закрыт тяжелой железной решеткой, выкованной на веки вечные гульёнковским кузнецом Ферапонтом. На решетке висит огромный замок.
Вася приник лбом к холодному железу двери и глядит в склеп, где из темноты постепенно возникают надгробья его предков. Он долго смотрит на черные блестящие плиты, и вдруг ему становится жалко самого себя. Он опускается на колени, еще сильнее прижимается лбом к решетке, его охватывает чувство одиночества, и горючие слезы бегут по лицу...
Глава четвертая
НОЧЬ В ОМЕТЕ
Тихий весенний вечер спустился на землю. Сумерки уже готовы были перейти в ночь. Над огромным зеркалом пруда дымился легкий, заметный только издали туман.
В парке пели соловьи, то совсем близко, так близко, что Васе были слышны их самые тихие коленца — едва уловимое дрожание воздуха, то так далеко, что до него едва долетало лишь их щелканье.
Хотелось и есть и спать. Для этого нужно было итти домой. А он решил никогда, никогда больше туда не возвращаться. Все равно рано утром он уйдет пешком в Москву, где живет его дядюшка Максим. А потом он поступит в корпус.
Но где переночевать? Где раздобыть хоть немного еды? Чем кормиться в дороге? Милостыней? Нет. Так легко себя выдать. Обратят внимание, задержат и отправят назад. Ах, зачем он отдал свой рубль Тишке? Как бы он ему теперь пригодился!.. Но еще не поздно. Придется предложить Тишке что-нибудь другое.
Вася осторожно пробирается к птичьему двору и тихо стучит в крохотное оконце Степанидиной избы. Нижняя часть оконца быстро поднимается кверху, словно там только и ждали его стука. Из окна боком высовывается голова Тишки.
— Кто? — спрашивает Тишка.
— Я, — шепчет Вася. — Тише! Твоя мать дома?
— Нет, ушла в господский дом.
— Зачем?
— Понесла твой давешний рубль, — мрачно отвечает Тишка. — Лушка, ябеда, донесла, мать отняла и теперь вот пошла сдавать.
Значит, о рубле не приходится и говорить. Это облегчало бремя, лежавшее на душе Васи, но еще больше осложняло положение. Но все равно он уйдет...
— Где ты был? — спросил Тишка. — Тебя ищут, весь парк обшарили, в дубовую рощу ходили. Теперь тетушка послала поднимать деревню. Послали на Проню, к рыбакам, за неводом. Будут заносить в пруд: боятся, что ты утонул.
— Пусть ищут, — сказал Вася. — Нет ли у тебя хлеба? — Найдется, — отвечал Тишка, не выражая никакого удивления по поводу такой просьбы барчука.
Он втянул обратно в окно свою голову и через минуту протянул Васе краюху кислого черного хлеба.
Вася взял хлеб, поспешно отломил большой кусок и сунул его в рот. Хлеб оказался вкусным.
Вася повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал тихие всхлипывающие звуки, идущие откуда-то из глубины неосвещенной избушки вместе с запахом птицы и кислой хлебной закваски.
Ознакомительная версия.
