После этого несколько раз предпринимались попытки восстановить судоходство по каналу, но каждый раз безуспешные. Последний раз вспомнили о нем в годы первой мировой войны, когда остро встал вопрос о связях с союзниками через северные порты, в частности, через Архангельск. Вновь появились на берегах Джурича рабочие — расчищали русло, ремонтировали канал. Но и эти работы не довели до конца — Октябрьская революция выдвинула новые, куда более актуальные, проблемы.
Да, не везло этому водному пути, сильно не везло... И коварную роль в этом «невезении» сыграл Джурич — река извилистая, мрачная, во многих местах перегороженная завалами и упавшими деревьями.
Вот по этой-то реке и предстояло нам теперь плыть. Не удивительно, что к первому завалу мы приблизились, можно сказать, с трепетом.
При помощи заблаговременно припасенных еще в Бондюге багров довольно быстро расчистили себе проход. Проплыли сотни две метров — опять завал. На сей раз действовали более уверенно. В третьем завале обнаружили пропил — жители Канавы, которые ездят на Южную Кельтму рыбачить, пропиливают узкие проходы в завалах для своих легких лодок-осиновок.
Дальше дело пошло споро. Подплывая к завалу, мы сразу же искали пропил и, помогая баграми, протискивались через него. Правда, в двух местах «фокус не удался». Пришлось все же вылезать из лодки и действовать поперечной пилой (благо, захватили ее!).
Однако, как говорится, нет предела совершенству. Нашего моториста Юрку такая езда — от завала к завалу — «на тормозах» не устраивала. Он вырос на Чусовой, с детства привык возиться с лодочными моторами и выжимать из них все, на что они способны. Поэтому, увидев однажды, что завал впереди вроде не очень страшный, он разогнал лодку и на полном ходу проскочил через плавающие бревна, успев, однако, в последний момент быстренько поднять мотор, чтобы уберечь винт.
Мы и ахнуть не успели, а когда опомнились, дружно повернулись к Юрке и начали грозить ему кулаками. Он же в ответ только смеялся — большой, загорелый, белозубый, с выгоревшими на солнце волосами. Он вообще много смеялся, этот будущий зубной врач. И жаль его было порой. Мы, сидевшие впереди, могли разговаривать, хотя бы срываясь на крик. А Юрка, сидевший на руле, ничего, кроме шума мотора, не слышал! День-деньской сидеть так, не имея возможности переброситься словечком с другими — занятие не из приятных и для менее общительного человека, чем Юрка. Может быть, поэтому, проскочив очередной завал, он оглашал окрестности диким «тарзаньим» воплем, брал реванш за вынужденное молчание.
Именно на Джуриче мы убедились в недюжинном Юркином мастерстве. Порой он вел лодку, по его выражению, «слаломом». Река извилистая, завалов много, и приходилось «вписываться» в струю, чтобы подплывать к завалу в наиболее удобном месте. Юрка делал это лихо, с блеском. Стоявший на носу Сергей Афанасьевич после каждого удачного маневра показывал нашему мотористу большой палец. А если тот чересчур «лихачил», Сергей Афанасьевич грозил ему кулаком, правда, уже после времени.
Но, несмотря на все Юркино мастерство, мы имели полную возможность убедиться в том, почему Северо-Екатерининский канал так быстро забросили. Плыть по Джуричу даже на лодке нелегко. Что уж говорить о других, более крупных судах, о перевозке грузов.
Джурич — настоящая таежная река. Течет она в такой глухомани, в которой, как говорится, черт ногу сломит. По берегам стеной стоит угрюмый, будто затаивший тяжелую думу, лес. Вода, особенно в половодье, подмывает корни деревьев и они повисают над рекой причудливыми арками, а потом падают в нее, создавая все новые и новые завалы. Берега болотистые, куда ни ступишь — всюду хлюпает вода.
Вода в Джуриче, как и в Южной Кельтме, темная, болотистая. А вот лилий уже нет, видимо, им тут плохо живется.
За день мы не успели проплыть по Джуричу до канала, пришлось остановиться на ночлег. Выбрали небольшую, заросшую травой, малинником и смородиной гривку, причалили. Рита только сунулась в малинник, как сразу выскочила обратно. Судя по следам, там еще совсем недавно лакомился ягодами топтыгин.
Следов на берегах Джурича вообще великое множество. На илистых прибрежных отмелях оставили свои «визитные карточки» и лоси, и волки, и медведи, и бог знает кто еще. Кстати, именно в этих местах мы встретили еще одного лося. Он, спасаясь от жары, комаров и оводов, залег прямо в речку, на мелководье. Нас подпустил метров на двадцать, после чего неуклюже поднялся и вовсе не спеша ушел в лес. Вид у него был при этом недовольный.
Часто перед лодкой взлетали утки. Они всегда поступали одинаково: пролетит несколько десятков метров, сядет на воду, подождет, пока мы подъедем поближе, снова взлетит, снова сядет и так — до ближайшего поворота. За поворотом утка взмывала вверх и возвращалась назад, наверно, очень довольная тем, что ей удалось увести непрошенных гостей подальше от своего выводка.
Удивляться обилию зверья и птицы в здешних местах не приходится. Ведь на всем протяжении Джурича нет ни одного населенного пункта. Люди бывают здесь редко, и лесные обитатели чувствуют себя полновластными хозяевами и болот, и озер, и всего окружающего реку леса.
Нам вообще в том походе везло на погоду. И вот снова выдался солнечный, жаркий, настоящий июльский денек. Берега Джурича начали постепенно меняться. Мрачный хвойный лес отодвинулся, отступил. На берегах потянулись неширокие полосы, заросшие травой. За ними веселыми рядами выстроились молодые и какие-то очень кудрявые березки.
Джурич петлял по-прежнему, но куда-то исчезли завалы, да и вся природа вокруг стала приветливей, красочней.
Вот еще один изгиб. Слева надвигается довольно высокий, буйно заросший травой пригорок. Сразу же за ним река круто поворачивает вправо. А далеко-далеко, до самого горизонта потянулась широкая просека, обрамленная могучими березами. Глаз уже просто отвык схватывать такую далекую перспективу...
— Смотрите, люди!
Там, на большой луговине, от которой берет свое начало просека, видна группа людей в белых рубахах и платьях. Рядом несколько низеньких, прямоугольных, похожих на ящики, палаток-пологов.
Юрка сбросил газ, и мы, преодолев небольшой перекатик, медленно приближаемся к берегу. Мотор работает тихо, его сейчас легко перекричать. Может быть, поэтому так звонко разнеслось над рекой:
— Братцы! Да ведь это канал!
Канал? Северо-Екатерининский канал? Мы еще не очень верим этому предположению. Да, видна какая-то широкая протока, у самого входа в которую раскинул метелки цветов громадный пикан, или как еще его зовут — дудник. Через протоку — мостик и бревна. Вроде ничего похожего на какое-то гидротехническое сооружение.
