Когда мы в следующий раз отправились на резиновой лодке посмеяться над собой, мы чуть не попали в беду. Ветер и волны оказались сильнее, чем мы предполагали, и "Кон-Тики" двигался значительно быстрее, чем мы рассчитывали. Мы гребли изо всех сил, стараясь догнать плот, который не мог ни остановиться, ни подождать, ни тем более повернуть обратно. Даже тогда, когда наши товарищи убрали парус, скорость почти не уменьшилась, потому что парусом стала бамбуковая каюта. Плот продвигался на запад так же быстро, как и наша лодка, несмотря на то что мы напрягали все свои силы. Мы ясно себе представляли, что нас ожидает, если потеряем друг друга в открытом океане. Нам пришлось пережить несколько ужасных минут, казавшихся бесконечными. И когда мы наконец нагнали плот и взобрались на бревна, то почувствовали, что попали домой.
После этого случая экипажу плота было строго-настрого запрещено выходить в бурную погоду на резиновой лодке, не привязав предварительно ее к плоту длинным канатом. Тогда те, кто на нем оставался, легко могли подтянуть туристов к себе. Мы не уходили далеко от плота, разве только тогда, когда наступал штиль и поверхность океана поблескивала рябью; это не раз случалось, когда мы находились на полпути между Перу и полинезийскими островами и господствующий над всем океан виден был во всех точках горизонта. И тогда мы отчаливали от "Кон-Тики" и гребли в голубое пространство между небом и землей. Мы чувствовали себя совсем одинокими и заброшенными, когда силуэт нашего плота становился все меньше и меньше и парус превращался в маленькую точку на горизонте. Океан вокруг нас был таким же синим, как небо над нами, и там, где они встречались, синева неба и моря сливалась. У нас было такое ощущение, будто мы, лишенные всех точек опоры, кроме солнца, золотого и теплого, обжигавшего наши затылки, были подвешены в пустой голубой вселенной. В таких случаях видневшийся далеко на горизонте одинокий парус притягивал нас, как магнит. Мы быстро гребли обратно, и, когда вновь забирались на плот, нам казалось, что мы возвратились домой и что снова у нас под ногами была твердая, надежная опора. В каюте нас ожидали прохлада, запах бамбука и сухих пальмовых листьев, чистая голубизна лилась через дверь в подходящих дозах. Мы к этому привыкли и довольствовались этим до того момента, когда голубая даль вновь не начинала манить нас к себе.
Просто удивительно, какое своеобразное психологическое воздействие оказывала на нас наша маленькая бамбуковая хижина, или каюта! Она была 14 футов длиной и 8 - шириной, а для того, чтобы ветер и волны не так на нее обрушивались, мы сделали ее такой низкой, что выпрямиться во весь рост в ней было невозможно. Стены и крыша были сделаны из связанных стволов бамбука и покрыты сплетенной из расщепленного бамбука цыновкой. Желтые и зеленые стволы с бахромой из листьев свешивались с крыши и были приятнее для глаз, чем белые стенки каюты на пароходе. И, несмотря на то что правая бамбуковая стена была на одну треть открыта, а через стены и крышу видны были и солнце и луна, мы чувствовали себя под этой примитивной защитой гораздо надежнее, чем если бы у нас были выкрашенные в белую краску переборки и задраенные иллюминаторы. Мы попытались найти объяснение этому своеобразному факту и пришли к следующему выводу. Мы не привыкли связывать бамбуковую хижину с морскими путешествиями. Не было никакой естественной связи между огромным волнующимся океаном и маленькой сквозной бамбуковой хижиной, плывущей по волнам. Либо бамбуковая хижина была совершенно чуждой волнам, либо волны вокруг хижины были чужды ей. Последнее впечатление преобладало. Когда же мы находились в резиновой лодке, то у нас возникало совершенно противоположное чувство. Волны перекатывались через нос и корму плота, и это укрепляло наше доверие к сухой части в середине плота, где находилась хижина. Чем дольше продолжалось путешествие, тем безопаснее мы чувствовали себя в нашей уютной берлоге. Мы наблюдали за игрой пенившихся волн, проносившихся перед нашим входным отверстием, словно находились в кино и смотрели драмы, не грозившие нам никакими опасностями. В хижине нам казалось, что мы находимся в джунглях, на расстоянии десятка миль от океана и связанных с ним опасностей, несмотря на то что открытая стена находилась лишь в 5 футах от края плота и на полфута над поверхностью моря. В хижине мы могли лежать на спине и смотреть в этот своеобразный потолок, который раскачивался от ветра, как ветка дерева, в разные стороны, и наслаждаться напоминавшим нам о джунглях запахом свежего дерева, бамбука и сухих пальмовых листьев.
Мы иногда выходили на резиновой лодке и ночью, чтобы полюбоваться на плот со стороны. Угольно-черные волны вздымались со всех сторон, над нами сияли мириады звезд, слабо отсвечивая в морском планктоне. Мир был прост - звезды и ночь. Внезапно стало совершенно безразлично - был ли это 1947 год нашей эры или до нее. Мы жили и чувствовали жизнь с обостренной яркостью. Казалось, небольшой, но неизмеримо богатый мир, центром которого был плот, существовал с начала времен и будет существовать до бесконечности. Мы поняли, что жизнь была для людей полной задолго до нашего века техники, она была для них во многих отношениях даже полнее и богаче, чем жизнь современного человека. Время и эволюция перестали как-то для нас существовать. Все, что было реальным и что имело значение, всегда существовало и будет существовать. Мы чувствовали себя в самых недрах истории, вокруг нас царили беспросветная тьма и мириады звезд. "Кон-Тики" то поднимался перед нами на гребне волны, то исчезал за темными массами воды, которые вздымались между ним и нами. Лунный свет придавал плоту призрачный вид. Толстые блестящие бревна, облепленные морскими водорослями, темные очертания прямоугольного паруса времен викингов, бамбуковая хижина, освещенная мерцающим светом керосинового фонаря, - все это больше напоминало картинку из волшебной сказки, чем действительность. Плот то совсем пропадал в волнах, то снова появлялся, а его очертания четко вырисовывались на фоне звезд, в то время как вода серебряными каскадами перекатывалась через бревна.
Всматриваясь во все, что окружало одинокий плот, мы иногда мысленно представляли себе целую флотилию таких плотов, разбросанных по горизонту огромным веером, для того чтобы можно было скорее увидеть землю, когда первые люди переплывали этот океан. Инка Тупак Юпанки, покоритель Перу и Эквадора, снарядил целую армаду из больших бальзовых плотов, посадил на них несколько тысяч человек и отправился, незадолго до прихода испанцев, на запад в поисках островов, молва о которых шла по всему Тихому океану. Он открыл два острова, которые, как полагают, были островами Галапагос, а через восемь месяцев ему удалось возвратиться со своими гребцами в Эквадор. За сотни лет перед тем Кон-Тики и его спутники совершили свое путешествие, по всей вероятности, при таких же условиях, но они открыли полинезийские острова и у них не было никакого повода возвращаться обратно.
