13
Вернулся наконец Танчук. Почти неделю он осваивал в полковом штабе подрывное дело. Может быть, ничего этого и не было бы, если бы не один случай. Все началось с боевого листка, который был посвящен ходу социалистического соревнования между радистами и сигнальщиками. В статье указывалось, что Лученок очистил за свою смену шестьдесят сантиметров траншеи, а Танчук за это же самое время прошел всего лишь двадцать.
—Зачем писать, кто сколько сделал?— спрашивал задетый за живое Танчук.— Как будто мы не знаем этого без газеты.
—Цэ, Лэв Яковыч, для того,— разъяснил Музыченко,— щоб люды нэ лякалысь.
—Чего лякались?— не понял Танчук.
—Як чого? Чують люды, що у нас е лэв— та й лякаються. А тут тоби газэта поясшое: «Та цэ нэ лэв, а кошэня задрыпанэ».
Видно, крепко задели Льва Яковлевича эти слова. Дня через два Танчук получил разрешение выехать в штаб дивизиона. В тот же день была получена радиограмма, в которой извещалось, что Лев Яковлевич направлен на краткосрочные курсы подрывников.
И вот Танчук у себя в отделении. Пот градом струился с его лица. По краям влажных пятен на спине и под мышками блузы видны были разводы высохшей соли. Несмотря на крайнюю усталость, выражение лица у Льва Яковлевича было радостным.
—Чтоб я пропал, это ж такой народ, с которым человеку нельзя договориться,— делился своими впечатлениями Танчук.
—Левушка, ты подкрепись чуток, а потом уже все и расскажешь,— подошел Сугако, дежуривший сегодня по кухне. Я обратил внимание, что Лефер почти всегда называет уставшего человека ласкательным именем.
—Это можно,— ответил Танчук, довольный проявленной о нем заботой.
Лефер и Лев Яковлевич ушли в столовую, Музыченко стоял на наружной вахте, я сидел у рации и вслушивался в многоголосый хор морзянок. Слышались периодические глухие удары где-то в подземелье. Это Михась долбил ломом породу в траншее. На моей рабочей волне неожиданно зазвучала песня, далекая, незнакомая. Песня чем-то напоминала голос Маринки. Хотя нет. Разве можно передать шелест трав в степи, запах крымской лаванды, звон тишины? Голос певицы исчез, а мне кажется, что я все еще слышу, но уже не песню, а начало легенды: «Это было маленькое царство, которым правила красавица Менатра».
Вернулись в радиорубку Лев Яковлевич и Сугако.
—И что вы думаете,— продолжил свой рассказ Танчук.— Иду я к нашему командиру взвода и прошу у него ерундовую бумажку и чтоб в этой паршивой бумажонке он написал: так, мол, и так. Нет, не хочет. «Это,— говорит,— серьезное дело».— «Какое серьезное дело? Я же не прошу, чтоб вы дали мне зенитное орудие или мотоцикл с коляской».
—А что ты у него просил?— не выдержал Сугако.
—Мелочь. В Одессе мне было бы даже стыдно говорить об этом. Я попросил у него двадцать толовых шашек, полсотню запалов и метров десять бикфордова шнура.
—Ну, Лев Яковлевич, ты даешь!— крикнул Михась. Он стоял у входа в радиорубку, опираясь на лом, и слушал рассказ Танчука.— Это ж целый склад боеприпасов.
—Чтоб я пропал, то же самое сказал мне и командир взвода. Я надавил на чувствительные места, и он сразу понял, с кем имеет дело. «Вы были у нас на посту?»— спрашиваю командира взвода.— «Был»,— говорит.— «Видели, какие социалистические обязательства взял па себя комсомолец Танчук?»— «Видел».— «Так что ж вы хотите?» — спрашиваю.
Все от души смеялись над манерой рассказа Льва Яковлевича.
—Подписал, значит?— спросил Михась.
—Подписать-то подписал, но жмотом оказался, все скостил наполовину. Но еще дядя мой говорил: «Если ты не умеешь взять то, что нужно, ты не деловой человек». На складе боеприпасов я доказал-таки командиру взвода, что Танчук— деловой человек.
—Ты что, водил командира взвода на склад? — спросил Михась.
—Это было бы глупо. Мои ребята после этого перестали бы меня уважать,— Танчук развязал принесенный им пакет и продолжил.— В Одессе эти штучки мне не нужны были бы и даром.
Льву Яковлевичу не сиделось на месте. Он сказал Леферу, чтобы тот взял лом и выдолбил у основания неочищенной части траншеи углубление. Лефер безропотно начал выполнять порученное ему дело, словно это был приказ самого командира отделения. Да я и сам чувствовал, что обратись Танчук не к Сугако, а ко мне, я тоже безоговорочно начал бы выполнять его поручение. Сложилась ситуация, в которой Лев Яковлевич стал общепризнанным лидером нашего маленького коллектива. Он превосходил всех нас не физической силой, не остроумием, не правами, которыми наделяется войсковой начальник, а большими знаниями в том, чем все мы были теперь заняты. Изменись ситуация, и нужно было бы определить, скажем, физически наиболее крепкого из нас, лидерство могло бы перейти к Леферу. Но не долго он оставался бы в этой роли: нас поглотили бы другие заботы, и на гребне событий оказался бы уже третий. Леферу больше подходила роль исполнителя воли других. Да оно так и было на самом деле. Лефер уже привык к этому, и то, что Танчук обратился за помощью именно к нему, подтверждало характер установившихся между ними взаимоотношений. После того как Сугако выдолбил достаточное углубление, Лев Яковлевич взял брусок тола, отпилил третью часть и заложил в сквозное отверстие запал. Перед тем, как поместить этот заряд в сделанное углубление траншеи, Танчук отрезал сантиметров двадцать бикфордова шнура и прикрепил один его конец к запалу.
—Ну а теперь все в укрытие!— скомандовал Лев Яковлевич. Через минуту в каземат вбежал и сам Танчук.
—Чтоб я пропал, если не рванет.
Рвануло и довольно сильно. На площадку посыпались камни. Когда облако пыли, поднятое взрывом, улеглось, все выбежали и устремились к северному концу траншеи.
—Ур-ра-а!— закричал первый Танчук. Его восторг был подхвачен всеми остальными.
Картина представлялась внушительной. Огромная каменная глыба, по форме почти соответствовавшая полуметровому участку траншеи, сползла на площадку и загородила подход к самой траншее. Более мелкие камни были разбросаны по всем прилегавшим участкам горы. Что нас больше удивило, так это то, что края траншеи остались почти неповрежденными.
—Лев Яковлевич,— спросил Лученок,— скажи, только честно, неужели ты сам рассчитал все так, как в бухгалтерии?
—Ну что вы, ребята. Я же в этих делах не специалист. Ну пришлось посоветоваться, где надо. Умные люди сказали: «На такую траншею, как у вас, нужна третья часть шашки. Возьмешь больше— может потревожить вас самих».
—Оцэ так-так!— не мог воздержаться от радостного изумления и Музыченко.— Ну и голова в тэбэ, Лэв Яковыч!
—Что, задрыпанэ кошэня? Да?— вспомнил все-таки обиду Танчук.
