По выходе из этой тюрьмы мы провели в пути два дня, на исходе каковых, не ведая, ни где мы есть, ни куда идем, ни что с нами будет, мы пристали к острову Кубагуа, к Новому городу Кадису (Остров Кубагуа, который Колумб назвал Жемчужным (Isla de Perlas), — выжженный, без пресной воды и растительности островок, расположенный в нескольких километрах к югу от острова Маргариты. Его некогда богатейшие жемчужные отмели привлекали туда множество любителей легкой наживы, которые основали на нем в 1515 г. (по другим источникам — в 1523 г.) город Новый Кадис. Гомара пишет об о. Кубагуа: «Непостижимо, как столь крошечный остров, вроде него, приносит такие барыши своим обитателям и так обогащает их. С тех пор, как он открыт, жемчуга на нем выловили на два миллиона; насчитывается [там] много испанцев, много негров и тьма индейцев…» Однако в 50-х годах XVI века жемчуг на Кубагуа был обобран, и остров навсегда обезлюдел). Там мы застали остальных наших товарищей и меньшую бригантину, которая назад тому два дня как прибыла, ибо пришла она 9 сентября, а мы — те, что плыли вместе с капитаном на большой бригантине, — прибыли 11 сентября (Более подробно сказано о переходе от устья Амазонки до острова Кубагуа в варианте Овьедо (стр. 572–573): «Мы покинули вышеупомянутую реку и вышли в море в субботу поутру, перед рассветом, на 26-й день августа месяца, и стояла такая ясная погода, что ни разу не шел дождь и ни разу не причинил нам неприятностей ливень.
Обе бригантины шли по морю рядышком и в сохранности четверо суток, но в день усекновения [главы] святого Иоанна Крестителя, ночью, отбилась одна бригантина от другой, да так, что не смогли мы их уж увидеть до самой Кубагуы (оная зовется иначе Жемчужным островом), к коей меньшая бригантина по прозванию «Санкт Педро» пристала в субботу на 9-й день сентября месяца, в то время как мы на большей бригантине, именуемой «Виктория», прибыли [туда] в ближайший понедельник, когда отсчитали 11-е число того же сентября месяца. И так как у оных, как и у нас, то есть как у плывших на одной бригантине, так и на другой не было ни кормчих, ни компасов, ни мореходных карт, то мы все сие плавание проплутали и гораздо более те, что шли на большой бригантине, ибо те, что шли на малой, проплавали четыре [лишних] дня, а мы — на бригантине «Виктория» — семь. Те, что были на малой бригантине, решили не входить в Пасть Дракона, думая, что тот [иной] путь был их путем, а если бы они вошли, то оказались бы пленниками залива, из коего вряд ли сумели бы выбраться; нас же угораздило за грехи тяжкие угодить туда, куда они не смогли попасть, ибо пожелал господь освободить их от опасности, коей подверглись мы, будучи заперты в сем адовом закоулке семь дней и семь ночей, на протяжении коих наши люди то и знали, что налегали на весла, дабы выйти в том месте, через которое мы туда проникли. И такой ветер дул нам в лоб да такой резкий, что из-за него мы в один час теряли более, чем выигрывали за весь долгий день. Там у нас вышла еда…ведь плыли мы вдоль берегов самых опасных и наиболее скалистых, какие только есть во всем море-океане. А попади мы туда в другое время — в зимнюю пору, чудом было бы, если бы мы добрались туда, где сейчас обретаемся, в этот город на вышеназванном острове…»
Залив Пария (Китовый залив) неспроста пользуется дурной славой. С трех сторон стремятся туда мощные потоки воды: с юго-запада — пресные воды исполинской Ориноко, с севера через узкий пролив Бокас-дель-Драгон («Пасть Дракона») и с юга через не менее узкий Бока-де-ла-Сьерпе («Змеиная Пасть») — соленые океанские воды. Создаваемые ими гигантские водовороты и завихрения течений становятся еще более опасными из-за переменчивости ветров и местных течений в бесчисленных протоках дельты Ориноко и межостровных проливах, из-за мелей и рифов. Орельяна и его люди по незнанию попытались «выйти в море в том месте, через которое… проникли», — видимо у восточного берега пролива Бокас-дель-Драгон, вдоль которого океанские воды поступают в залив Пария (течение внутрь залива имеется также и у западного берега этого пролива), в то время как посреди этого пролива существует мощное течение в сторону океана). Такая была радость, которую те и другие испытали, что я и слов не сыщу.
Мы пытались дознаться, какая то могла быть река — та, [по которой мы плыли], однако я не берусь сообщить [на этот счет ничего определенного], кроме того, что нам сказали, будто бы то был Мараньон, но по выезде с Кубагуа нам стало ведомо, что это был не он (Любопытно, что в варианте Овьедо сказано по этому поводу иначе, а в варианте Медины — диаметрально противоположным образом. У Овьедо (стр. 572): «Что же касается той величайшей реки, то, хотя я с большим упорством и старался дознаться у людей, кои плавали вдоль этого побережья материковой земли и заходили в некоторые из ее рек, я так и не смог сколько-нибудь определенно уразуметь, какая река то была из двух, ибо одни сказывают, что это — Гуярапари (Huyarapari), а другие, что Мараньон [то есть Амазонка]. У Медины (стр. 73): «…капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить… о той реке, которую мы почитаем за Мараньон, потому что от [ее] устья и до острова Кубагуа — самое большое 450 лиг, ибо по прибытии [на этот остров] мы в сем убедились». Не больше знает о реке, по которой он плыл, и сам Орельяна: Овьедо с его слов называет ее Мараньоном, а Антонио де Эррера, возможно видевший отчет Орельяны, пишет, что в нем «Орельяна утверждал, что то была не река Мараньон».
Путаница в вопросе о Мараньоне существовала еще на протяжении десятилетий. Так, например, спустя десять лет после экспедиции Орельяны, в 1552 г., Гомара не сомневается, что в Атлантический океану экватора впадают три реки: «река Мараньон, река Орельяны, Пресная река [Пресное море]») (Не подтверждает ли это противоречие высказанную в комментарии 1 гипотезу о том, что три известные копии «Повествования» восходят не к одному первоисточнику?) (Местное название реки Ориноко; в первоисточниках XVI века встречаются и другие варианты этого названия: Uypari, Uyapari, Uripari, Uriparia). Мы были так радушно встречены жителями этого города, словно были их детьми, и они нас наделили всем, в чем мы испытывали нужду.
С этого острова капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить его величеству о сем новом и великом открытии, дабы не утеряна была столь великая и процветающая земля, но, наоборот, чтобы пришли бы ее жители к истинной вере, а христиане воспользовались бы тем, что у них [индейцев] есть (На этом вариант Мильяреса обрывается. Заключительный абзац приводится нами по текстам Овьедо и Медины, совпадающим в данном случае между собой).
