Впрочем, по внутреннему укладу Володя мне представляется не лидером какого бы то ни было коллектива (пусть из двух даже человек), а собственно коллективом. Всю жизнь он сам пробивался, без избытка ласки и сантиментов, он и рассчитывал главным образом на себя. Это качество, может быть, неплохое само по себе, не привлекает в человеке, если с ним предстоит не просто работать, но и жить. Раз ты ни на кого не рассчитываешь, то можно допустить, что и на тебя нечего особенно рассчитывать. События опровергнут мою сентенцию, но Трощиненко, ленинградец, как и Балыбердин, скажет мне, что Володя необыкновенно силен и подготовлен, вероятно, лучше всех в команде, но, выбирая себе напарника в связку, он не назвал бы его первым…
Мысловский благополучно преодолел без кислорода путь до лагеря IV, вполз в палатку и лег совершенно обессиленный и расстроенный событиями дня. Он был, по-видимому, столь обескуражен случившимся, что даже не мог разжечь по приходе примус, чтобы вскипятить чай. Впрочем и руки, прихваченные морозом, болели.
Балыбердин навесил четыре веревки и, часов в восемь вечера вернувшись в палатку, принялся готовить ужин. Они посчитали кислород и снаряжение. Ситуация была сложной. С рюкзаком ушло много совершенно необходимых для дела вещей. Иванов, связавшись с Балыбердиным, спросил, что им необходимо для работы и восхождения, с тем чтобы Бершов завтра им поднес. Они считали долго…
Ночью Балыбердин, который работал днем все время без кислорода, спал с кислородом. Мысловский коротал ночь без живительного газа, поскольку все его кислородное оборудование вместе с рюкзаком кануло в бездну.
Утром 2 мая рукастый Балыбердин соорудил из мешка от палатки рюкзак Мысловскому, отдал свой редуктор и маску — силы были восстановлены, и они, захватив по три веревки, вышли на дальнейшую обработку маршрута. У Эдика на руках появились волдыри — видимо, во время истории с рюкзаком он приморозил руки.
Кстати, ему показалось, что рюкзак упал недалеко — можно попробовать его достать. Иванов обещал посмотреть.
В этот день группа Иванова должна была сделать плановую заброску в лагерь 8250 и вернуться на 7800. Они вышли, неся шесть баллонов кислорода для двойки, маску, редуктор, кошки, веревки, продукты. Кроме этого они захватили еще и себе кислород на дальнейшие выходы. Рюкзак, который потерял Мысловский, найти не удалось. Далеко внизу они увидели лишь моток веревки, но веревка у них была, и лезть за ней далеко не имело смысла.
Сережа Бершов, уйдя первым, проскочил лагерь IV и в два часа дня поднялся к шестой веревке над лагерем IV, где на сложном участке работали в этот момент Балыбердин с Мысловским, и оставил там три баллона кислорода.
Группа Иванова в полном составе вернулась на ночлег в лагерь III, а Бапыбердин с Мысловским опять возвратились в лагерь IV, и опять очень поздно. За день они провесили еще шесть веревок и вышли к месту, которое им показалось приемлемым для лагеря V, хотя до Западного гребня Эвереста еще оставалось веревки две. Этот день, второй день на высоте 8250, они прожили без особенных приключений, если не считать камня, упавшего на голову Бапыбердину. Володя приготовил ужин, и они легли спать, очень, впрочем, поздно. Работа выматывала их, они запаздывали с выходами, дорабатывая уже в темноте.
В этот же день — 2 мая — базовый лагерь проводил на штурм Валиева и Хрищатого, на следующий день — Ильинского с Чепчевым.
3 мая Балыбердин с Мысловским вышли из лагеря IV в час дня. Перед выходом Балыбердин попросил по рации:
— Я очень прошу не делать шестичасовую связь. Мне обидно распаковывать рюкзак, это целая история… Я не могу сказать, когда мы придем на… место. Но… трудно держать камеру на… то есть не камеру, а это самое, рацию на приеме… Собирались сегодня очень долго. Очень много вещей. Я никак не мог их распихать по рюкзаку, потому что у Эдика же рюкзака нет. Пришлось мне все вещи объемные взять себе. Вот Эдик пошел только с кислородным оборудованием и все. Прием.
Я не правил запись, чтобы было понятно, что и просто разговор на такой высоте — дело не легкое.
Мысловский шел с баллоном кислорода. Кроме этого баллона в «вещмешок» вошла палатка для установки лагеря (о которой Бэл забыл сказать на связи). У шестой веревки он должен был подобрать кислород, оставленный Бершовым, — три баллона. Балыбердин нес все остальное: спальные мешки, примус, бензин, еду, «кузню» и пару веревок — на тот случай, если после провешенной десятой веревки найдется место получше, чем они уже отыскали, поскольку до Западного гребня они не дошли. Рюкзак Балыбердина весил примерно семнадцать килограммов, и на шее еще висела камера, которая не уместилась в рюкзак.
Мысловский не предложил Бапыбердину помочь, взяв часть его груза до шестой веревки, где Эдик должен был догрузиться кислородом. Бапыбердин не попросил об этом Мысловского. Этот безмолвный диалог был вполне в духе складывавшихся отношений. Возможно, каждый жалел о том, что не сказал. А может быть, Мысловский просто считал, что все законно… Раз у Володи рюкзак, ему и нести его. Балыбердин и нес, но про себя отметил: «Я смолчал, но отношения наши стали еще напряженнее».
Можно предполагать, что поведение Мысловского всегда было по отношению к Балыбердину несколько без коррективов на его самолюбие. Но раньше, но тогда, дня три назад, Володя еще не осознал свою роль в тандеме. Теперь, оценивая трезво объем и качество работы, он требовал (молча) развития отношений, признания и паритетности.
Для Эдика паритет был бы убыточным, ибо, став на этот путь, он должен был бы (кто знает?) вскорости признать и лидерство Балыбердина…
Итак, двойка Балыбердин-Мысловский (Балыбердин шел первым без кислорода) в тринадцать часов 3 мая вышла устанавливать последний перед вершиной штурмовой лагерь.
По плану группа Иванова 3 мая должна была провести день в лагере III. Позже возник вариант, при котором она поднимается вслед за двойкой, едва Балыбердин с Мысловским покинут четвертый лагерь, а там будут смотреть по ситуации. Сэкономленный день — это много на Эвересте. К тому же четверка будет ближе к штурмовой двойке. Мало ли что…
Тамм и Овчинников поддержали идею, и четверка отправилась на 8250.
К шести часам вечера 3 мая Балыбердин и Мысловский вышли к окончанию проложенных ими перил. Мысловский решил посмотреть, нет ли более подходящего места для палатки. Нет, не оказалось. Балыбердин на вечерней связи сообщил Тамму, что темнеет и идти дальше нет смысла.
— Надо ставить вам лагерь, — сказал Тамм. — Дальше не идите сегодня.
Балыбердин увидел внизу палатку четвертого лагеря и попросил Иванова выглянуть и скорректировать по рации снизу, где им лучше ставить палатку. Выглянул Туркевич:
