— Незачем... незачем! — ворчал он. — Мой племянник дышит не хуже нас с вами, а как только «Гальинета» прибудет в порт, у нас будет все необходимое.
— Через несколько часов, — уточнил Жак Эллок, который знал от Вальдеса и Парчаля, что пироги прибудут до наступления ночи.
— Ну и хорошо, — ответил сержант, — главное — найти ночлег в Сан-Фернандо. Кстати, месье Эллок... я благодарен вам за то, что вы спасли мальчика!
Вероятно, сержант сказал себе, что он обязан хоть как-то высказать свою благодарность. Но каким странным тоном произнес он слова благодарности и какой подозрительный взгляд бросил он на молодого человека!
Жак ответил лишь легким кивком головы и отстал на несколько шагов.
Вот так «потерпевшие кораблекрушение» добрались до городка. С помощью господина Мигеля сержант Марсьяль снял две комнаты, где Жан был устроен гораздо удобнее, чем под навесом «Гальинеты».
Жермен Патерн (один, без Жака) заходил несколько раз в течение вечера узнать о состоянии юноши, и каждый раз слышал в ответ, что все идет великолепно, что его благодарят за внимание, но в услугах его абсолютно не нуждаются.
Сержант говорил правду, юноша спокойно спал. А когда Жермен Патерн пришел на следующее утро, в его медицинских услугах и вовсе не было никакой необходимости. Жан, уже оправившийся от вчерашних потрясений, несмотря на воркотню дядюшки, встретил его как друга и от всей души поблагодарил за заботу.
— Я же вам говорил, что ничего страшного, — еще раз пробурчал сержант Марсьяль.
— Вы были правы, сержант, но это могло бы быть страшно. И если бы не мой друг Жак...
— Я обязан жизнью месье Эллоку, — ответил Жан, — и, когда я его увижу, даже не знаю, как смогу выразить ему свою благодарность.
— Он только выполнил свой долг, — ответил Жермен Патерн, — и даже если бы вы не были его соотечественником...
— Хорошо, хорошо, — проворчал сержант Марсьяль, похоже, вовсе не горевший желанием увидеть месье Эллока.
И они его не увидели, по крайней мере утром. Возможно, он сознательно держался на расстоянии: не хотел, чтобы его визит был истолкован как желание выслушать благодарности за спасение юноши. Как бы там ни было, но Жак остался на борту «Мориче». Он сидел задумчивый и молчаливый, и Жермен Патерн, доложивший ему о своем визите к Жану, не смог вытащить из него двух слов. Однако во второй половине дня Жак Эллок и Жан все-таки встретились. Первый, немного смущенный — сержант Марсьяль нервно покусывал ус, глядя на него, — взял протянутую руку Жана, но не решился, как обычно, дружески пожать ее.
Встреча эта произошла в доме господина Мирабаля, к которому у Жака было рекомендательное письмо. А сержант Марсьяль и Жан пришли к этому славному старику в надежде получить хоть какие-нибудь сведения о полковнике де Керморе.
Господин Мирабаль принял рекомендованных ему французов с распростертыми объятиями и выразил полнейшую готовность оказывать им всяческое содействие. Симпатия к путешественникам, говорившим на его родном языке, сквозила в каждом его слове, в каждом жесте. Он с радостью отвечал на все их вопросы. Он видел доктора Крево, когда тот останавливался в Сан-Фернандо... он хорошо помнил господина Шафанжона и был счастлив, что смог оказать ему кое-какие услуги... и он сделает все, что в его силах, для Жака Эллока и для Жермена Патерна... для сержанта Марсьяля и его племянника, которые могут всегда рассчитывать на его помощь...
Жан де Кермор рассказал, что привело его в Венесуэлу, чем еще более расположил к себе господина Мирабаля, а затем спросил, не знает ли он чего-либо о полковнике де Керморе, останавливавшемся четырнадцать лет назад в Сан-Фернандо. Ответ старика огорчил юношу. Господин Мирабаль не помнил, чтобы полковник по имени де Кермор останавливался в Сан-Фернандо. Глубокая печаль омрачила лицо Жана, в глазах его блеснули слезы.
— Господин Мирабаль, — спросил Жан Эллок, — а вы давно живете в Сан-Фернандо?
— Более сорока лет, месье Эллок, — ответил старик, — и я лишь изредка и очень ненадолго покидал Сан-Фернандо. Если бы такой путешественник, как полковник де Кермор, провел здесь несколько дней, я бы обязательно с ним встретился. Наш городок так мал, тут каждый на виду, так что появление иностранца не могло бы пройти незамеченным. Я бы обязательно был информирован о его присутствии в городе.
— Но, быть может, он хотел сохранить инкогнито?
— Тут мне трудно что бы то ни было сказать, — ответил господин Мирабаль. — А у него были для этого основания?
— Видите ли, сударь, — сказал Жан, — мой отец покинул Францию четырнадцать лет назад, и его друзья узнали о его отъезде много времени спустя. Даже мой дядя, сержант Марсьяль, не был посвящен в планы полковника.
— Нет, конечно! — воскликнул старый солдат. — Иначе я сумел бы удержать его.
— А вы, мое дорогое дитя? — спросил господин Мирабаль.
— В то время меня не было в доме отца, — с некоторой заминкой ответил Жан. — Моя мать и я, мы были в колониях. Когда мы возвращались во Францию, она погибла во время кораблекрушения. А меня... меня спасли. И несколько лет спустя я вернулся во Францию. Но моего отца уже не было в Нанте, и мы не знаем, что с ним стало.
В жизни этого юноши явно была какая-то тайна. Жак Эллок давно это чувствовал, но, считая себя не вправе вмешиваться в чужую жизнь, даже и не пытался разгадать ее. Ясно было одно: полковника де Кермора уже не было во Франции, когда его сын туда прибыл, и сержант Марсьяль, не важно, являлся он родственником полковника или нет, действительно ничего не знал о том, куда тот отправился.
— И тем не менее, — сказал господин Мирабаль, — у вас есть серьезные основания полагать, дитя мое, что ваш отец находился некоторое время в Сан-Фернандо.
— Не только серьезные, сударь, но и вполне конкретные.
— Какие же?
— Письмо, написанное рукой моего отца, отправленное из Сан-Фернандо, было получено одним из его друзей в тысяча восемьсот семьдесят девятом году.
— Да, конечно, все это так, — задумчиво произнес господин Мирабаль, — но ведь в Венесуэле есть еще один город с тем же названием на западе от Ориноко... Сан-Фернандо-де-Апуре.
— Письмо пришло из Сан-Фернандо-де-Атабапо, на нем была почтовая марка и дата: двенадцатое апреля тысяча восемьсот семьдесят девятого года.
— А почему же вы не отправились в путь тотчас же, дитя мое?
— Потому что мой дядя и я узнали об этом письме только три месяца назад. Друг, которому было адресовано это письмо, должен был хранить его в тайне. Только после его смерти родные передали нам это письмо... Ах, если бы я не был так далеко, когда отец решился покинуть родину! Он бы не уехал...
