— Ковчег?
Инди молчал. Какая-то мысль крутилась в его мозгу, что-то важное, что непременно надо было вспомнить. Но что? Относящееся к Ковчегу — это точно, но что именно, он не знал.
На верхних ступенях каменной лестницы Беллок возился с крышкой. Лампы, вспыхнув, перегорели, даже диск луны, казалось, был готов распасться на части. Напряжение росло, ночная мгла — словно огромная бомба — грозила взорваться в любой момент.
Охваченный тревогой, Инди задавал себе все тот же вопрос.
Что? Что я должен вспомнить?
Крышка почти поддалась.
Взмокший в своих тяжелых одеждах, покрытый испариной, Беллок не выпускал из рук жезла, продолжая распевать заклинания, которые к этому моменту совсем потонули в грозном гуле Ковчега. Время настало, момент истины был близок — момент божественного откровения. Приложив последнее, решающее усилие, он наконец откинул крышку, и тут же яркий сноп света, вырвавшийся из Ковчега, ослепил его. Но Беллок не отпрянул, не бросился бежать, он даже не шелохнулся. Свет подействовал на него так же завораживающе, как раньше действовал гул. Все тело Беллока окаменело, и он застыл, словно изваяние. Откинутая крышка была последним, что он увидел.
Потому что в этот самый момент в небо из Ковчега взметнулся столб пламени, снопы искр пронзили ночную тьму; поднимаясь все выше, огненные языки уже грозили опалить небеса. Вокруг острова светящимся кольцом вспыхнуло сияние, море замерцало, заискрились водяные брызги, поднятые в воздух таинственной силой — силой света!
Ибо это был свет рождения вселенной; свет, только что созданный Богом — свет первого дня творенья!
Он словно молния пронзил Беллока, проникнув в самое его сердце с холодной безжалостностью алмаза. Как страшное неизвестное оружие, он пронесся по его телу, зажигая невиданной по мощности энергией каждую клетку организма. В этом электрическом шквале, Беллок стал сначала белым, потом оранжевым, голубым.
Он улыбался. То, о чем он мечтал, — сбылось. На какое-то время он сам сделался частью этой силы, слился с ней. Затем, внезапно, все закончилось, энергия поглотила человека: глаза потухли, оставив пустые черные глазницы; кожа, чернея и съеживаясь, словно опаленная огнем, начала кусками сползать с него. Однако он продолжал улыбаться. Улыбка не сходила с его лица даже тогда, когда само лицо стало терять человеческие очертания. Еще немного, и, сраженный гневом Господним, он превратился в горсть праха.
Когда пламя вырвалось наружу из Ковчега и устремилось к небу, Инди непроизвольно закрыл глаза, ослепленный этой силой. И неожиданно он вспомнил то, что все это время крутилось у него в голове — слова Имама: тот, кто откроет Ковчег и высвободит его мощь, не должен смотреть на нее, иначе он умрет… И сквозь оглушительный грохот слепящего фейерверка, который затмил и луну и звезды, Инди прокричал Марион: Не гляди! Закрой глаза!
Она отвернула лицо в сторону при первых вспышках пламени, охваченная благоговейным ужасом. И хотя ей очень хотелось взглянуть на божественный небесный огонь, на безумие взорвавшейся ночи, она послушалась и крепко зажмурила глаза.
Не гляди!Повторял он опять и опять. Не гляди! Не гляди!
Зависнув над островом, словно грозная божественная тень— тень, представляющая собой ясный чистый свет, — огненный смерч продолжал выполнять свою разрушительную миссию. Это было прекрасно… и жутко! Пламя ослепило всех, кто смотрел на него, безжалостно расплавив им глаза; оно превратило солдат в груду костей, в скелеты, одетые в фашистскую форму, выжгло землю и покрыло пепелище человеческими останками. Оно сожгло деревья, перевернуло лодки и уничтожило пристань. Огонь и свет не знали пощады. Божественное пламя опалило статую, к которой были привязаны Инди и Марион, и та рассыпалась в прах…
А затем крышка Ковчега вдруг захлопнулась, и опять воцарилась ночь, вдали замолкло море, вокруг разлилась тишина. Однако Инди еще долго не осмеливался открыть глаза. Наконец, он поднял голову.
Ковчег стоял все там же, на вершине скалы, распространяя сияние, в котором, казалось, таилось предостережение, смешанное с угрозой.
Инди взглянул на Марион.
Девушка безмолвно озиралась, разглядывая произведенные Ковчегом разрушения и не находя слов, чтобы выразить свои чувства.
Что тут можно было сказать?
Земля вокруг них не была сожжена, это был единственный уцелевший пятачок. Марион подняла голову, посмотрела на Ковчег, затем крепко сжала руку Инди.
Эпилог. Вашингтон, Округ Колумбия.
Кабинет полковника Масгрова был весь залит солнечным светом. Стояло ясное летнее утро, в одно виднелся кусок чистого бледно-голубого неба, лужайка с сочной зеленой травой, несколько вишневых деревьев. Масгров сидел за столом, Итон рядом, а у стены стоял какой-то мужчина, не проронивший ни слова. У него был настолько безликий вид, что признать в нем ответственного чиновника не представляло труда. Слуга народа, не иначе, подумал Инди.
— Мы очень ценим все, что вы сделали, — проговорил Масгров. — Надеюсь, денежное вознаграждение вы сочли достаточным?
Инди кивнул, взглянул на Марион, потом перевел взгляд на Маркуса Броди, который неожиданно спросил:
— а почему все же нельзя выставить Ковчег в нашем музее?
— Он сейчас хранится в надежном месте — уклончиво ответил Итон.
— Он обладает чудовищной силой, его надо исследовать. Поймите, это не игрушка.
Масгров кивнул.
— Сейчас им занимаются лучшие специалисты.
— Кто именно? — спросил Инди.
— По соображениям безопасности, я не могу их вам назвать.
— Мы договаривались, что Ковчег поместят в музей, а вы теперь болтаете о каких-то специалистах. Вот Маркус Броди — это же лучший специалист в этой области, почему вы его не привлекаете к работе?
— Инди, — прервал его Броди. — Перестань, не надо.
— Почему это? Я на этом деле, между прочем сильно пострадал— потерял мою любимую шляпу.
— Уверяю вас, Джонс, с Ковчегом все в порядке. Его мощь, — а мы приняли к сведению ваше описание, — в свое время будет всесторонне изучена.
— В свое время и всесторонне? Очень обнадеживает, ничего не скажешь, — фыркнул Инди.
— Послушайте, -голос Броди звучал несколько натянуто, -все, чего мы добиваемся, это поместить Ковчег музей. И, конечно, нам необходимы гарантии, что он не будет поврежден, пока находится в вашем ведомстве.
— Гарантии — пожалуйста, — перебил его Итон, — а вот насчет музея.. Боюсь, мы пересмотрели свои планы.
Воцарилось молчание. Ответственный чиновник вертел в руках запонки.
— Вы не очень хорошо представляете себе, с чем имеете дело, — произнес, наконец, Инди спокойным голосом.
