сакральное число. Только не смейся и не дыши глубоко. Пусть домик заселит мой дух». И он, наклонившись, дунул на пирамидку.
«И шо это вы тут строите?» – конечно, Регина. Он бросил взгляд на арафатку – не заметит? Хотя, вон они плавки, сохнут на гвоздике веранды. Но Регина ничего, кажется, не заметила, она была увлечена поездкой: «Ребята! Вы пропустили такую красоту! Старая Яффа ничуть не хуже Иерусалима, скажу я вам!» – «Так вот, мы сейчас и погуляем, да Сашко? – Богомила левой рукой сняла с себя пирамидку из камней, протянула ему: Держи! Там твой дух» – «Чего? Какой дух?» – Регина ничего не понимала. Он махнул рукой: «Так. Играем» – «Играете, значит? – она сощурилась на Богомилу. – Доиграетесь…» – «А и доиграемся, и шо?» – Богомила крутнулась на песке, опасно махнув арафаткой-юбкой. Он примирительно поднял руки: «Все, мы уходим!»
Они гуляли по набережной, оставив велосипеды на пляже. Он натянул новую футболку и шорты, она была в своем «том самом» платье. «Ты совсем не походная» – сказал он, рассматривая ее, она отмахнулась: «Да и ты, если драные кроссовки твои сменить на сланцы, просто бич бой». – «Ну вот, давай смешаемся с толпой и затеряемся в ней!» Толпа лениво текла мимо сувенирных лавочек, откуда она его оттаскивала («Ну що ти там шукаєш? Це ж все дешевка і вульгарщина!»), мимо корабликов с сетями, мимо которых они утром проскочили. Она заскакивала на узкие трапики, словно танцуя, он придерживал ее за руку, когда она спрыгивала оттуда на высокие бордюры, а потом – на мостовую, они мчались по кромке цветочных клумб, и она вдыхала их аромат («Сашко, це ж просто чарівний запах! Сфотографуй мене в цих квіточках?»), а потом тянула его за руку, дальше, дальше, от пляжа, от мыслей о расставании, от Алексея и Регины…
В большом полукруглом ангаре была какая-то выставка-продажа. Они зашли, и он замер, отпустив ее руку. Прямо на него смотрела пустыня. Та самая, из его сна. Даже не смотрела, безмолвно кричала. Пустыня была в глазах человека, стоящего на коленях, то, что было вокруг, лишь дополняло этот крик одиночества. Он судорожно вздохнул, медленно подошел к картине, как к зеркалу, протянул руку… Картина не ответила, и его отпустило, он даже заозирался – не пялится ли кто на него? И заметил, что Богомила пропала. Кругом была уйма народу, а ее – не было. Он бросил взгляд на картину, почти с ненавистью, расталкивая народ, пошел вперед, от экспоната к экспонату, даже не глядя на них, от картины к картине, выискивая ее цветастое платьишко, и в нем закипала уже паника, когда он увидел ее фигуру, замершую у какой-то картины, подошел к ней, положил на плечи ладони… Она, не оборачиваясь, сказала, немного глуховато: «Потерял, Сашко?» Он выдохнул: «Нашел…» Она прижалась к нему спиной, махнула на картину: «Мазня… а цепляет, да?» Он всмотрелся: море, обрыв, человек на краю. То ли смотрит вниз, то ли хочет прыгнуть в волны. За спиной у человека что-то белое. Рюкзак? Или… крылья? Она откинула голову назад, к нему на плечо, сказала: «Зачем прыгать с обрыва, если есть крылья?» – и, помолчав, добавила совсем тихо, – не теряй меня, Сашко. Не отпускай. Кого любят, того не отпускают, держат за руку». Его руки на ее плечах инстинктивно сжались, он сдавленно просипел: «Да, Богомила…»
Они вышли в солнце и ветер, дувший с моря, она снова потянула его вдоль берега, мимо какой-то церкви, мастерской, где стучали молотками, мимо рыбного ресторанчика. Их пальцы переплелись, она наклонилась к его уху: «Эй, механик, а ты заметил, что я так и не надела трусики?» Он вспыхнул, остановившись у берегового ограждения, обнял ее, провел рукой по спине: «Девушка, да вы с ума сошли!» – «Хочешь меня? Прямо здесь?» Он залепил ей губы поцелуем, их обходили, народ смеялся, болтал, никто, кажется, не обращал на них внимания. Она уперлась ладонями ему в грудь: «Пошутила я, эй! Доживем до вечера!» и снова потянула его за руку, дальше, дальше…
…Он уговорил ее зайти в это кафе, вернее, под навес, где стояли столики, выбегавшие прямо на площадь. Уже хотелось есть, и они, сев за столик, сразу же обрели русскоговорящего официанта и меню на русском же языке. Он взял мяса с каким-то экзотическим картофелем, она заказала бараньи ребрышки, и их тут же завалили дюжиной тарелочек с разными салатами и закусками. «Пить?» Он вопросительно взглянул на нее: «Вина?» – «К этому? Та ты шо? Давай водки!» Заказали сотку «Абсолюта», который тут же и доставили, разлили из запотевшей пузатой бутылки. Они подняли рюмки, взглянули друг на друга. В ее глазах в крапинку прыгали бесенята, он почувствовал, как ее нога под столом трогает его ногу, забирается все выше… «Богомила, погоди, мы же пьем водку, а это дело серьезное! Ну, за что?» – «Ну як жеж за что? За нас, Александр Иванович! Вот же мы, тут, за нас и пьем!» Они чокнулись, он опрокинул рюмку, она отпила, поставила. Принесли заказ, он взглянул на нее: «Молитва?» Она улыбнулась: «Давай…»
Возвращались обратно сытые и немного пьяные. Она смеялась, снова тащила его вперед, бегала по высокому ограждению босиком, и ветер трепал подол ее платья. Он придерживал его, а она хлопала его по ладони и ускользала вперед танцующей походкой, легкая, стремительная, как ртуть, и ему только и оставалось, что догонять ее.
«Кого любят, того не отпускают. Не теряй меня, Сашко…»
На пляже они обнаружили Фарковских. Они приехали из своего отеля, держались несколько отчужденно, были без велосипедов: «Ну… вы же захватите нашу коробку и чехол?» – «Захватим. Куда мы денемся? Вы тогда тут за вещами присмотрите…» – несколько мрачно отозвался Алексей. Стали собираться.
«Ой, ребята, а у меня, кажется, прокол!» – Богомила растерянно крутнула колесо. – «Когда это успелось?» Леонид отозвался сразу: «Давай колесо! Сейчас заклеим». Минут через двадцать выехали.
Миша ждал их, отдал коробки и чехлы, пока они их выносили, сделал кофе, спустился к ним. «Традиция?» – улыбнулась Регина. «А то ж!» – лениво осклабился Миша. Поболтали о разном. Миша поцокал языком на их выносливость, сказал, что он до Эйлата лучше скатается автобусом, чем вот так, две недели маяться, Регина убеждала его в пользе велотуризма.
Пока крепили коробки, Богомила нашла в кустах здоровенный апельсин, кинула ему: «Лови!» Он поймал, вспомнил, как их на дороге угостили парой вкуснейших мандаринов, просто машина тормознула, водила высунулся из окошка с фруктами: «Плиз!» «Богомила, ты срываешь аплодисменты у усталых водителей, – сказал он тогда. – Боюсь, как бы они не предложили тебе ночлег». Она тогда так же кинула ему
