— Хорошо Алексей в этом году поработал, — сказала работница сберкассы.
— Он у меня молодец, — гордо сказала Катерина, — на целый дом заработал.
— Третье место он тебе по району занял?
— Третье. А в прошлом году он больше заработал, хоть и четвертое было: в прошлом году он трески больше, чем камбалы поймал, а треска дороже.
— Хороший он рыбак.
— На слет передовиков посылают. В очередь на машину стала. Машину хочу купить.
— Там очередь...
— Добьюсь... он же передовик.
— На Украине будете жить?
— Ну.
— А Леша где будет работать?
— «Где, где»! Да хоть где! На шофера выучится или на учителя. Да хоть на кого... лучше на учителя.
— А у него другой специальности, кроме рыбацкой, нет?
— Да нету... с девяти лет рыбу ловит, с Азова же он. Мореходку заочно заканчивал.
— Плохо ему там будет.
— Выучится, он у меня головастый. На инженера выучится. На капитана же выучился!
Я не знаю причин разлада у них, так же как и не могу объяснить, почему он в этом году не мог взять рыбы, почему у него столько неудач и аварий было.
Знаю только одно, что Леха не сдавался, все хотел поймать рыбу — этому свидетель весь флот, — до самого ухода с моря он чинился, рвался, опять ремонтировал да налаживал все опять, шел в замет... Даже в последние два дня, когда на судне не топилось и не варилось, он в одиночестве возился с неводом, все хотел найти причину. Может быть, и сделал бы что, но пришла радиограмма сдать сейнер.
Капитану сдать сейнер — такое это дело... Я даже слов не нахожу сказать, какое это дело. Капитан ведь сам готовит сейнер к промыслу, по его указанию все делается, а в море во время работы он так сживается с судном, так «прирастает» к нему душой и сердцем, что судно волей-неволей становится частью самого капитана. Такая вот любовь к судну даже у торговых капитанов, хотя они только водят суда по морям. Рыбацкие же капитаны работают, ловят рыбу судном, и тут само судно помогает во всех делах капитану.
Леха привел сейнер в колхоз, передал другому капитану. Пришел домой и увидел пустую, нахоложенную квартиру. На полу валялись разбросанные Алексея Алексеевича игрушки, старенькие штанишки, башмачки, картузик его валялся, от которого, когда Леха его взял, пахнуло воробьиными перышками...
Вот таким я его застал дома, когда услышал от диспетчерши, что «Катерина уехала, и он теперь не похож на человека». Он лежал на полу среди разных ненужных вещей в пустой квартире. Я положил его на кровать.
Недели через две я встретил Леху в море на борту сигаевского «Два раза пятнадцать». Он стоял в матросской робе на куче рыбы с зюзьгой. Лицо чистое и светлое — и куда делись озабоченные морщины? — он улыбался.
— Привет!
— Привет!
— Как дымишь?
— Нормально.
— Значит, хорошо?
— Ну, раз на море иду, значит, нормально.
Уже неделю мы носились по морю, уже неделю Джеламан не спал, рыбы — ни хвоста.
Настало самое безрыбное время путины — август: треска, нажировавшись, собралась в большие косяки и ушла в океан, на большие глубины, откуда ее никаким неводом не достанешь; камбала еще не скосяковалась и не пришла на те глубины, откуда ее можно брать. Точнее, она уже была и по всему морю, но еще разреженная, может, и косяками где, но искать ее, делать пробные заметы — эхолот ее не обнаруживает, а только неводом можно обнаружить: она ползает прямо по дну — никак невозможно: на морском дне сейчас хозяйничал бычок, делали переходы, уничтожая все на своем пути, полчища крабов, цвела актиния — «розочка», как мы ее называем.
Краб же сейчас был буквально на всех глубинах. Куда невод ни кинь, он приходит с крабом, а это... он как понакрутит на себя дель, повцепляется мертвой хваткой — сдавливающая сила клешни восемьдесят килограммов, — само его тело выломаешь, а с клешней ничего не сделаешь. Изнурительной работы на сутки.
С бычком тоже хлопот много. Разновидностей его десятка два, самый страшный «олень» — есть и «пограничник», и «милиционер», «шахтер», «молдаванка», «павлин», в зависимости от окраски, — он на свои рога так накрутит дель невода, что приходится дробить его рога специальной колотушкой.
Но страшней всего — «розочка». Она, эта штука, с чайную тарелку телом, имеет штук сто щупалец длиною в двадцать сантиметров. В воде щупальца распущены, она корм ими ловит, но только ее из воды — как щупальца скрючиваются и костенеют, захватив все, что попадается. И вот она как закостенеет в неводе... самое настоящее горе рыбаку.
Плохо рыбаку в начале августа.
Но в это время встречаются одиночные исполинские косяки трески, которые по каким-то причинам еще не ушли в океан. Они на поверхности, их можно обнаружить эхолотом. И найти такой косяк — необыкновенное счастье. В прошлом году Серега Николаев в северной части Маркеловской банки набрел на такой косяк, взял ее тысячу центнеров — пять грузов — и сразу выполнил квартальный план, взлетев на первое место по флоту. Андрей Пак буквально на днях нашел косяк поменьше, на три груза. Сигай же каждый год находит такие косяки.
Так вот, такая рыба еще могла встретиться, поэтому уже семь дней Джеламан, по обыкновению всех капитанов, сидел на штурманском столике перед эхолотом, завернувшись в шубу, время от времени подавал команды рулевому и делал карандашиком отметки на карте — он решил обыскать все море. Иногда, сунув руки в рукава и откинувшись, дремал, предупредив рулевого, чтоб поточнее стоял на руле и следил за эхолотом. Просыпался, тянулся к термосу с чаем, закуривал, потом колдовал над картой.
Я уже оговаривался, что Джеламан, как и всякий рыбак северных морей, в некотором смысле был «дикарь»: верил предзнаменованиям и колдовству, боялся понедельников и черных акул... с предрассудками, одним словом. И если ему в голову и душу втемяшилась какая-нибудь идея — вдруг поверит, что завтра в невод попадется говорящая рыба, — то он срастается с этой идеей каждой частичкой самого себя. На этот раз он вдолбил себе, что в этом году он поймает треску в безрыбное время, что по морю плавает где-то его, а не чей-нибудь косяк. И он уже семь дней ищет этот косяк
В эту неделю мы прежде всего отоспались, наладили все на палубе, даже оттяжки заменили и завели новый ходовой шкентель, сшили новый невод, и помылись, и постирались. И в последние два дня чистенькие, побритые, подстриженные — Бес оказался отличным парикмахером — просиживали за столом и сражались в домино. А из ходовой рубки доносилось тиканье эхолота и приглушенный голос Джеламана:
— Курс зюйд-ост!
— Есть!
