От продолжительных дождей дорога, и без того уже негодная, еще более испортилась, а в иных местах сделалась почти непроходимой и потому крайне затрудняла нашу сегодняшнюю езду; зато пройденное нами пространство представляло великое разнообразие видов. Веселый вид придает сей стороне множество небольших озер, которыми здесь усеяна вся поверхность и которые заставляли нас употреблять в объезд более 20 верст лишних. Все сии небольшие озера, имея правильно-овальный очерк, заключают в своем образовании нечто отменно привлекательное: крутые, лиственицею поросшие берега, защищая водную поверхность, уподобляют ее огромному гладкому зеркалу: вечно царствует здесь тишина и безмолвие, и нарушаются только изредка испуганной птицей или вертлявой белкой, прыгающей по деревьям.
Проехав около 40 верст от ночлега, мы спустились в ложбину, или долину Миоре — по многим отношениям примечательнейшее из всех мест, какие мне встречались на пути: она продолговато-круглого правильного очертания, имеет в поперечнике 8 верст и окружена земляным возвышением, похожим на вал, в иных местах в 10 сажен вышины, без сомнения, берегом бывшего некогда значительного, но уже иссякшего озера; еще и ныне находится на самом дне долины много соединенных между собой озер, небольших, но чрезвычайно рыбных. Это обстоятельство и притом защищенное положение долины и весьма обильные пастбища побудили некогда одного богатого тунгусского старшину Миоре, по имени коего она называется, в ней поселиться; но подававшиеся беспрестанно с юга якуты вытеснили его отсюда далее, на лежащие к северу тундры, и основали здесь значительнейшее и многолюднейшее из всех поселений, встречающихся на пути до самого Алдана. Множество больших и малых юрт, из которых иные уже несколько походят на русские крестьянские избы своим размером, две порядочные церкви, с колокольнями, живость в движении народонаселения, большие стада и табуны — все вместе представляет разительную противоположность сей отменно веселой долины, сего оазиса, с пустыней, его окружающей. Цветущим своим состоянием обязано здешнее селение преимущественно одному якутскому голове, который собственным иждивением построил и украсил упомянутые две церкви. Говорят, что его наличный капитал простирается до полумиллиона рублей; несмотря на то, придерживаясь своих прародительских обычаев, он еще не изменил нравам отцов: живет в юрте, греется, как истинный якут, у чувала (камина), пьет кумыс[102] и ест на здоровье конину.
Главнейшую отрасль промышленности сего поселения составляют скотоводство, звериная ловля, торговля мехами и извозничество, по поводу коего держат здесь значительное количество лошадей.
О происхождении якутов, их обычаях и образе жизни вообще писано уже столь много и столь подробно, что после всего мне кажется почти излишним умножать прежние известия моими замечаниями, схваченными налету, во время скорой езды: ограничиваюсь только сообщением некоторых этнографических главных очерков, нужных для уразумения моего рассказа, дабы тем избавить читателя от труда рыться в других, полнейших описаниях.
Оклад лица и язык якутов совершенно подтверждает предание об их татарском происхождении.[103] Они народ в полном смысле пастушеский: главное богатство их заключается в многочисленных табунах и стадах рогатого скота, доставляющих им почти все нужное для пропитания и содержания. Изобилие пушных зверей, обитающих по бесконечным лесам, и прибыль, получаемая от продажи их русским, заохотили и пристрастили якутов к звероловству, которым занимаются они с неутомимым рвением и удивительным искусством. С самого младенчества приученные к лишениям всякого рода и в них закаленные, якуты с величайшим терпением противостоят всем житейским нуждам, неразлучным с суровым климатом их земли.
Между прочим, они кажутся почти совершенно нечувствительными к стуже и почти до невероятной степени могут переносить голод.
Пища их состоит из кобыльего и коровьего молока, из конины и говядины, но только вареной; о жарении и печении, также о хлебе, якуты не имеют никакого понятия. Жир почитается у них величайшим лакомством, а самое неумеренное пресыщение оным — высочайшим блаженством; они употребляют его в разных видах: сырой и топленый, свежий и испортившийся, и, полагая все достоинство только в количестве, а не в качестве какой бы то ни было пищи.
Дабы умножить объем и придать несколько вкуса пище, берут они внутреннюю часть коры сосновой, предпочтительнее лиственичной, оскабливают ее, толкут мелко, мешают с рыбой, частицей муки, молоком, особенно с жиром, варят из такой смеси нечто похожее на размазню и пожирают в ужасном количестве. Из коровьего молока приготовляется у них так называемое якутское масло, по-настоящему род сыра или творогу, на вкус кисловатого, не очень жирного и составляющего, даже без хлеба, довольно изрядную пищу.
Мужчины и женщины страстно любят курить табак, и притом самый крепкий, какой только достать могут, преимущественно черкасский. Глотая весь табачный дым, они приходят от того в какое-то опьянение, которое иногда, ежели якут разъярится, производит пагубные следствия. Нe зная искусства делать кумыс хмельным, почему потребно его великое количество к произведению желаемого действия, они предпочитают ему горячее вино,[104] хотя им оно и весьма дорого обходится по причине привоза из отдаленных мест. Русские закупщики мягкой рухляди, пользуясь страстью якутов, ставят горячее вино и табак важнейшими предложениями в торговых с ними сношениях.
У якутов бывают жилища двоякого рода: летом уросы[105] — род легких конических шатров, составленных из жердей и обтянутых берестой; в них кочуют они по обильным травой лугам, на которых пасутся их стада, между тем как хозяева стад беспрестанно запасаются на зиму нужным количеством сена; с наступлением зимы переходят якуты в свои теплые юрты. Они суть род хижин, строимых поверх земли из тонких бревен, в виде отрезанной пирамиды, покрываемой снаружи толстым слоем травы, глины, дерна и имеющей размер сообразно с потребностями в ней помещающихся. В таких жильях окна заменяются много что двумя, тускло освещающими внутренность их, небольшими, квадратными отверстиями, в которые зимой вставляются льдины, летом вклеивают рыбьи пузыри, а иногда порядочно напитанную жиром бумагу. У бедных пол опускается вниз, обыкновенно на два или на три фута, и плотно убивается из глины, а у богатых поднимается и выстилается досками. Вдоль стен устраиваются из лежачих шестов широкие залавки, похожие на низкие полати, которые вместе служат и кроватями и по числу жильцов, или по крайней мере женатых, разгораживаются слегка на несколько отделений. По середине юрты, ближе к дверям, ставится чувал — род очага, или открытого камина, с трубой, проведенной в кровлю; в нем горит беспрестанно огонь для тепла в юрте и для варки пищи.
