Совсем излечиться от боязни высоты, по-видимому, невозможно. Мне как-то рассказывал один приятель, как он, чтобы привыкнуть к высоте, привязал себя к достаточно прочному дереву над обрывом и провел на нем целый день. Не думаю, чтобы это было хорошим средством. Но каким-то образом создается привычка, и обратно через те же овринги проходить казалось гораздо легче.
Рошорвы -небольшое селение, раскинувшееся на террасе у склона горы; под ним в глубоком ущелье ревет Бартанг, над ним поднимают свои огромные ледяные головы дики Войновского и Обручева.
Во всем селении только два дерева. Они одиноко стоят в стороне от домов; это старые тополя.
Началась работа. Я одновременно делал описание растительности и почвы. С первых же рекогносцировок выяснилось, что по бадахшанским масштабам земли порядочно, и земля неплохая. В середине работы прибыл почвовед Шувалов. Я мог. передать ему почвенные работы и заняться одной растительностью.
Но наши ирригаторы и геологи приходили с работы мрачные. Выяснилось, что на пути арыка, по которому можно поднести воду для орошения Рошорвских даштов, лежат многокилометровые движущиеся осыпи. Арык можно сделать, можно обложить его дерном, вода дойдет до полей, но каждую весну во время таяния снегов осыпи будут двигаться, и арык будет каждый год съезжать вниз. Вопрос оказался сложнее, чем мы думали.
Когда все изыскательные работы были окончены, тополя уже сбросили свою ярко-желтую листву, а в воздухе заплясали снежинки.
Обратно мы шли все вместе, и чем дальше, тем становилось теплее. В Сипондже была еще только ранняя осень, и все деревья зеленели, а в Калайвомаре продолжалось лето.
В Калайвомаре я опять столкнулся с Сергеем Ивановичем.
– Ну,- сказал он,- ведь мы теперь расстаемся надолго, давайте-ка сыграем напоследок контровую, помните -ведь я проиграл вам партию в позапрошлом году,-И он расставил шахматы.
– Нет, не буду я играть с вами, Сергей Иванович,-спокойно сказал я.
– Почему ?
– Вы слишком огорчаетесь, когда проигрываете. Не хочется портить вам настроение.
Я думал, что он меня ударит, но он только опрокинул шахматы на пол и выскочил из кибитки.
Какие они все-таки странные…
Свистел ветер, машина, подпрыгивая, неслась на предельной скорости. Нас обоих подкидывало и мотало в пустом кузове, но мы не жаловались, мы только старались удерживаться под защитой кабины. Здесь было меньше ветра.
Начиналась зима, и мы летели через Памир, торопясь изо всех сил проскочить последние перевалы, пока их не замело, не закрыло снегом. И поэтому я все смотрел на небо на западе, и небо обещало снег, обещало ветер,- и я колотил кулаком по кабине и кричал:
– Гони! Гони! Не спи, черт!
И Колька жал так, что нас кидало в кузове, как горошины в погремушке, машину заносило на поворотах, и временами становилось просто страшно, так она наклонялась и так играли ее передние колеса. Но я опять смотрел на запад и видел, что небо обещает ветер и снег, и я опять стучал кулаком по кабине и кричал:
– Гони! Гони, Колька!..
Начиналась зима, и склоны гор в огромных просторных долинах Памира были безжизненны и покрыты снегом, ручьи, реки и озера скованы льдом, и на Памир пришла зимняя безжизненная тишина.
Исчезли, улетели птицы, заснули в норках сурки, все было бело и безжизненно вокруг. Казалось, никто и ничто не могЛо выдерживать этот страшный холод высокогорий, эти режущие порывы ветра, эту безжизненность поднебесных памирских просторов.
Казалось, все сковал, все заморозил памирский мороз, но…
– Какие-то они все-таки странные…-сказал мои товарищ, показывая в сторону. И верно.
Возле дороги, пристально смотря на машину, стоял кутас. Он шел куда-то, но остановился, когда мы подъехали, и смотрел на нас.
Было что-то действительно странное в этом огромном животном,-он как-то очень внимательно, почти по-человечески, смотрел на машину и, видимо, о чем-то думал. Машина пронеслась мимо него, он проводил ее глазами и опять пошел дальше вдоль дороги, один, куда-то, зачем-то. А я долго после того, как он скрылся вдали, думал о том, что же в нем, в этом кутасе, было странным. Наверное, то, что это единственное живое существо, на которое не действует никакой мороз. Зимой кутасы играют, бодаются, гоняются друг за другом. Это, конечно, очень своеобразно и бросается в глаза на фоне мертвого зимнего памирского пейзажа. Но все-таки не это главная странность кутасов.
Кутасы не глупые, они туповаты, но все-таки соображают неплохо. Вот когда у нас была война с кутасами, они проявили себя довольно-таки сообразительными.
Растения на опытных посевах Памирской биостанции начинают поспевать тогда, когда на высоких приснежных пастбищах травы становится мало. И вот кутасы соседнего колхоза каждую осень стали появляться на наших полях. Завязалась настоящая война. Конечно, первые атаки кутасов, предпринятые днем, были отбиты с большим для них ущербом. Но кутасы не отступили совсем, а просто переменили тактику. Они шли уже не густыми колоннами, как вначале, а рассыпным строем, и пока часть их изгоняли с одного конца поля, другая часть наступала с противоположного. Но и это не помогло. Скоро кутасы поняли, что дневные налеты ни к чему не приводят, и перешли к ночному разбою. Еще вечером можно было видеть, как на склонах гор появляются одиночные неподвижные мохнатые часовые. Они стоят долго, не пытаясь при дневном свете спуститься к посевам. Но как только наступала темнота, кутасы уже оказывались там.
Сотрудниками Биостанции была создана линия мощной обороны, испытуемые посевы окружили колючей проволокой; казалось бы, проволока создаст непреодолимые препятствия для ночных разбойников. Но тут выявилось огромное преимущество кутаса. Защищенные густейшей шерстью, сквозь которую ни один шип колючей проволоки не мог проникнуть, и наделенные недюжинной силой, кутасы, как танки, сокрушали проволочные заграждения и, волоча за собой колья с проволокой, вторгались на посевы. Они прекрасно поняли, что шипы колючей проволоки опасны только для их нежных носов. Не раз можно было наблюдать, как кутас просовывает свой нежный нос между рядами колючей проволоки, а затем с размаху грудью ложится на нее и рвет или выворачивает с кольями.
Тогда против грозного врага были сформированы подвижные истребительные отряды.
Памирская овчарка, особенно если она велика и зла,- серьезный противник даже бронированному кутасу. Кутасы быстро поняли это после того, как в течение нескольких дней потеряли значительную часть шерсти из своих хвостов и боков. С этих пор собачий отряд, специально предназначенный для борьбы с кутасьей опасностью, прочно вошел в штат Памирской биостанции.
