Не успел он пройти и сотню шагов, как перед ним снова открылась жуткая картина. На земле лежал Сирк, освещаемый бледными лучами выглянувшей луны. Его горло представляло одну огромную зияющую дыру. Из разорванных сонных артерий фонтаном била кровь. Раны были нанесены клыками Зола. Обезумев от ярости, собака все еще не выпускала свою жертву.
Кау-джер с трудом отогнал пса. Потом опустился на колени, прямо в кровавое месиво, покрывавшее землю. Но Сирк уже не нуждался в помощи. Он был мертв, и его глаза, уставившиеся в ночное небо, начали стекленеть.
«Доктор» в раздумье смотрел на погибшего, представляя себе развитие трагических событий. Пока он шел за Сердеем (возможно, соучастником преступления), Сирк из засады бросился на Хальга и нанес ему смертельный удар в спину. Когда все окружили раненого, Зол помчался по следам преступника. Возмездие не заставило долго ждать.
Драма длилась всего несколько минут. И вот оба ее действующих лица лежали на земле. Один уже умер, другой умирал…
Мысли Кау-джера вернулись к Хальгу. Люди, уносившие юношу, почти скрылись во мраке. Мужчина горестно вздохнул. Этот мальчик был тем существом, которое он беспредельно любил. Вместе с ним исчезал основной, если не единственный, смысл жизни.
Прежде чем уйти, он еще раз взглянул на мертвеца. Красная лужа крови не увеличивалась. Почва быстро впитывала ее. Испокон веков земля утоляла свою жажду кровью. И что за важность, будет ли одной каплей больше или меньше в этом орошающем ее, неиссякаемом алом источнике!
Правда, до сих пор Осте избегал общей участи. Необитаемый — он был незапятнан. Но как только на его пустынных просторах поселились люди, сразу же пролилась человеческая кровь.
Наверное, она обагрила эту землю первый, но, увы, не последний раз.
Когда Хальга, все еще не приходившего в сознание, положили на кровать, Кау-джер перебинтовал раненого. Веки юноши чуть приоткрылись, губы слегка дрогнули, бледные щеки немного порозовели. Хальг слабо застонал и, не приходя в себя, погрузился в тяжелый сон.
Сделав все, что ему подсказывали опыт и любовь, врачеватель распорядился, чтобы Хальгу обеспечили строжайший покой и полную неподвижность. Затем он поспешил в Либерию.
Горе, постигшее Кау-джера, не отразилось на его альтруизме и поразительной самоотверженности. Оно не заставило этого человека забыть об убитых и раненых, о которых сообщил Сердей. Не выдумал ли все эго бывший повар? Как бы то ни было, следовало самому удостовериться в истинном положении дел.
Близилась ночь. Молодая луна начала склоняться к западу. С темнеющего небосвода опускался неосязаемый пепел ночной мглы. Но вдалеке еще тускло светились огни — в Либерии не спали.
Кау-джер ускорил шаг. В тишине до него донесся едва различимый гул, все усиливающийся по мере приближения к поселку.
Через четверть часа он был у цели. Быстро миновав первые темные дома, вышел на небольшую площадь перед домом губернатора. И тут его глазам представилось совершенно невероятное зрелище. Как будто все жители Либерии решили встретиться здесь, на этой площади, освещенной коптящими факелами. Поселенцы разбились на три группы. Самая многочисленная состояла из женщин и детей, молча наблюдавших за мужчинами. Одни из них расположились в боевом порядке перед губернаторским дворцом, как бы защищая подступы к нему, а вторые сосредоточились напротив, на другой стороне площади.
Нет, Сердей не солгал. Прямо на земле действительно лежало семь человек. Убитые или раненые? Этого Кау-джер не мог определить — в неверном свете колеблющихся факелов они все казались живыми.
Вид и поведение мужчин, стоявших друг против друга, говорили о взаимной вражде. Однако лежавшие между ними неподвижные тела создавали нечто вроде нейтральной зоны, через которую никто не осмеливался переступить. Нападавшие не предпринимали ничего похожего на штурм, а защитники Боваля не имели возможности проявить свою храбрость. Никаким столкновением до сей поры не пахло. Противники только обменивались репликами, при этом нимало не стесняясь. Над распростертыми телами шла ожесточенная перебранка. Вместо пуль в обе стороны летели раскаленные, оскорбительные слова.
Когда Кау-джер вступил в полосу света, настала тишина. Не обращая ни на кого внимания, он направился прямо к пострадавшим и начал перевязывать их. Сердей сказал правду — трое были убиты и четверо ранены.
Оказав первую помощь, Кау-джер огляделся и, несмотря на свое горе, не смог сдержать улыбки при виде множества лиц, выражавших искреннее уважение и вместе с тем самое простодушное любопытство. Эмигранты, державшие факелы, придвинулись к нему, и все три группы, следуя за ними, мало-помалу слились в одну толпу, хранившую глубокое молчание.
Кау-джер попросил помочь. Никто не двинулся с места. Тогда он вызвал нескольких колонистов по имени. Это подействовало — те немедленно вышли из толпы и послушно выполнили распоряжения. Через несколько минут раненых и убитых перенесли домой, и там «доктор» удалил пули и наложил повязку тем, кому требовалась его помощь. Закончив эти операции, он осведомился о причинах кровавого столкновения и узнал о появлении на сцене Льюиса Дорика, о возмущении населения Фердинандом Бовалем, об изобретенном губернатором «отвлекающем средстве», о грабежах ферм и, наконец, о попытке нападения на усадьбу Ривьера и его соседей, в печальных результатах которой мог убедиться воочию.
Последствия этого налета были весьма плачевными. Надежно укрытые за высоким забором, четыре фермера встретили грабителей ружейным огнем. Те отступили, и их единственной поживой оказались тела убитых и раненых товарищей. Поэтому теперь в сердцах бандитов клокотала ненависть, зубы были стиснуты, глаза горели мрачным огнем. Дикое возбуждение сменилось бессильной яростью.
Разбойники считали себя одураченными. Кем? Неизвестно. Но только не собственной глупостью и нелепыми выдумками. Как всегда бывает, они обвиняли кого угодно, но отнюдь не себя.
А где же находились в то время зачинщики, господа Боваль и Дорик? Вне пределов досягаемости, черт возьми! Везде и всегда происходит одно и то же. Волки и овцы. Эксплуататоры и эксплуатируемые.
Но при всех мятежах существует некий определенный ритуал[79], который был хорошо знаком всем участникам смуты на острове Осте, поскольку они не раз пользовались им в прошлом. Для тех, кто в развернувшихся событиях применяет насилие и убийство, жертвы служат своего рода знаменем.
