После этого случая Никита потерял всякий интерес к охоте на медведей, и даже стал побаиваться их. Он вообще сильно изменился. Куда-то ушла его неутолимая агрессия, иногда переходящая в свирепость. Любой мальчишка мог запустить в него камешком или снежком и подразнить, не опасаясь расплаты. Раньше и представить себе такого было нельзя. До этой истории от подвыпившего Никиты шарахались в сторону и матёрые охотники.
Он стал часто и надолго задумываться, чего прежде за ним не замечалось. Никита считался одним из лучших охотников края. Он сдавал больше всех шкурок убитых белок и соболей. Теперь он не хотел никого убивать. Однако прожил почти всю жизнь в тайге, работая охотником, менять жизненный уклад было поздно, и Никита должен был продолжать добычу пушнины. В его душе наступил разлад с самим собой. Он стал сдавать только необходимый минимум шкурок, но и это его уже не устраивало. Никита стал пить гораздо чаще и больше, чем прежде, но не пьянел и никак не мог заглушить спиртным сомнения, обрушившиеся на него, как снег на голову.
Растянутая на внешней узкой стороне стены дома огромная шкура последнего из убитых медведей, закрывала почти половину её. Никита принёс эту шкуру с собой той весной – ему отдал на память старый шаман-лекарь. Охотник оставил её себе как напоминание о том неудачном поединке и никому не продавал, несмотря на многочисленные просьбы вертолётчиков и других заезжих людей. Расспросов о последней схватке он не любил, сочувственные фразы о негодяе – медведе обрывал. Казалось, он чувствовал свою вину перед этим медведем, сожалел о смерти могучего, смелого, хотя и покалечившего его зверя, которому он не дал доспать до весны, прожить отпущенный век, и которого убил по своей воле, без всякой на то необходимости.
Никита и раньше выпивал, впрочем, как и все здесь, а теперь мог пить долго и много. Но всегда оставался на ногах. Спирт не брал его и не давал успокоения душе, лишь немного притупляя остроту так внезапно свалившихся моральных проблем, о которых он до того и слыхом не слыхивал. Могучий, свирепый, бесстрашный, агрессивный охотник, всегда готовый к поединку с любым зверем или человеком, и даже постоянно ищущий схватки, лучший охотник во всей округе – какие у него могли быть моральные проблемы! Это действительно был несгибаемый сибирский дуб, который, казалось, не свалят никакие невзгоды. А подрубили какие-то эфемерные угрызения совести, неизвестно откуда взявшиеся в душе. Почём же Никите было знать, что труднее всего сражаться именно с самим собой?
Угрызения совести по отношению к зверям для человека его силы и профессии явились для Никиты сильнейшим наказанием. Но так распорядились высшие силы. Может быть, это было расплатой за что-то? Во всяком случае, это стало его жизненным крестом.
Отплывая в маршрут, или возвращаясь домой, нам часто доводилось наблюдать сгорбившегося задумчивого Никиту с отсутствующим взглядом, часами неподвижно сидевшего на обрыве высокого берега реки. В каких заоблачных высях витала его душа?
8. В маршрутах по притокам Подкаменной Тунгуски
В маршрутах по притокам Подкаменной Тунгуски мы отбирали пробы воды на различные виды химических анализов, так как эта задача и была поставлена перед нашим отрядом руководством экспедиции. Совмещая полезное с приятным, мы максимально старались использовать таёжные дары. В самой Подкаменной Тунгуске водилось множество рыб разного вида, но вот хариус обитал только в виде «беляка» – уже не малька, но ещё и не взрослой рыбы. Цвет у этих «подростков» был белым, в отличие от сформировавшихся хариусов, окрашенных в светло-коричневый цвет, на свету с фиолетовыми переливами.
Бока полностью созревшего хариуса украшены многочисленными чёрными точками, а спина – полностью чёрная. Вес взрослой рыбы от двухсот граммов до двух килограммов, причем, чем дальше от реки к верховьям притоков, тем крупнее вырастает хариус. Взрослая рыба живёт только в глубоких ямах притоков. Ловят её на «мушку». К удилищу привязывается леска, на конце которой закрепляется голый крючок. К крючку приматывается разноцветными нитками, чаще всего красной и зелёной, маленький, размером с крючок, завиток волос, обычно состриженный с лобка.
Удочка готова. Теперь нужно спрятаться за кустами, чтобы ты видел рыбу, а она тебя – нет, иначе хариус испугается, и не будет клевать. Далее, пускаешь «мушку» по верху потока воды, впадающего в яму, под которым и стоят хариусы, ожидая мух и другой корм, приносимый миниводопадом ручья. Если в этот день есть голодные хариусы, то один из них начинает набирать скорость и хватает «мушку», при этом выпрыгивая из воды, иногда довольно высоко, полностью отрываясь от поверхности воды. Ты подсекаешь, и хариус пойман! Снова заводишь «мушку» в водяной слив раз за разом, и вылавливаешь всех голодных хариусов из этой ямы. Обычно в одной яме за один день ловится от нуля до пяти рыбин. Местные старожилы говорят, что иногда можно поймать до десяти и более хариусов.
Вот так, проходя по своему рабочему маршруту вдоль притока от ямы к яме, налавливаешь около десятка рыб за маршрут. По совету Коли брал с собой бутерброд с маслом и солью. Первого же пойманного хариуса разделывал, укладывал на эти бутерброды и тут же у первой ямы, съедал. Мясо у хариуса белого цвета, нежное и очень вкусное – деликатес! Портится этот вид рыбы быстро, поэтому сразу после маршрута мы в первую очередь занимались обработкой нашей ценной и вкусной добычи.
Для этого на каждой новой стоянке изготавливали самодельную коптильню для холодного копчения хариуса. Надо заметить, что переезжали на следующую стоянку приблизительно каждые три дня, так что скучать было некогда. Выкладывали дымоход в виде короба из больших плоских камней длиной не менее двадцати метров со значительным уклоном к реке. Готовый короб тщательно обсыпали песком для создания максимально возможной в наших условиях герметичности.
У нижнего отверстия получившегося дымохода, недалеко от уреза реки, разводили костёр из сырой ольхи. Огня у такого костра не было, зато густого белёсого дыма – хоть отбавляй, что нам и требовалось! Убедившись в том, что тяга в дымоход создалась, и он нормально действует, на верхнее его отверстие ставили двухсотлитровую пустую металлическую бочку без дна и верха. Через круглые бока бочки были просунуты несколько рядов металлических прутьев, на которые и подвешивались продёрнутые сквозь жабры хариусы.
Весь полевой сезон рядом с нашей отрядной стоянкой день и ночь дымила такая коптильня. И хотя мы старались делать её немного в стороне от палаток и с учётом преобладающего направления ветра, всё равно при смене этого направления дым, несмотря на ароматный запах, доставлял нам некоторые неудобства. Но на какие жертвы не пойдёшь, ради вкуснейшего свежекопчёного хариуса! Этот деликатес был непременным блюдом нашего ежедневного рациона, кроме того, мы раздавали его приезжавшим товарищам из двух других отрядов, у которых не было таёжных маршрутов, дарили проезжавшим охотникам, и, тем не менее, после окончания сезона нам осталось примерно по десятку копчёных рыбин на каждого сотрудника отряда.
