— Запишут, Вольдемар Петрович! Всех нас запишут в анналы истории!
Еще раз встречался Билибин с Вольдемаром Петровичем. Подолгу, касаясь разных мелочей, обговаривали они, как организовать экспедицию, как ее снарядить, кого в нее пригласить, каким путем добираться до Колымы.
В своей хибарке, которую он называл пещерой, Юрий Александрович подолгу ворочался на жестком топчане и не мог заснуть от роя мыслей. Он уже видел себя открывателем золотой Колымы, шествующим по Невскому проспекту не элегантным молодым человеком с умными мыслями на челе, а дремучим таежником, бродягой с огромной бородой, в торбасах и малахае…
Вернулся с поля Эрнест. Билибин, хотя и окончательно решил ехать на Колыму, продолжал, как и в поле, с шутейным упорством стоять на своем:
— Ну, Эрнест Петрович, на Чукотку?
— А может, все-таки на Колыму, Юрий Александрович?
— Нет, только на Чукотку!
— Не распропагандировал вас мой брат?
Билибин загадочно усмехался. Посмеивался в обвислые усы и Вольдемар Петрович. Он догадывался, что Билибин подтрунивает над его братом, но не мешал этому: пусть тешатся молодые.
А Юрий Александрович, любивший розыгрыши, однажды предложил:
— Разыграем, Эрнест Петрович, Колыму и Чукотку! Ты перепьешь меня — поедем на твою Колыму! Я тебя перепью — поедем ко мне, на Чукотку! Ну, махнем?!
— Вот комариные души! — выругался Вольдемар Петрович. — Как проклятые дворяне, помещики! Под земли играть! Не соглашайся, Эрнест — перепьет, а не перепьет — обманет.
Но Эрнест решительно заявил:
— Я — х-х-хитрый, меня не перепьешь и не обманешь. Пиши договор!
Билибин схватил лист бумаги и крупным почерком, похожим на славянскую вязь, стал торжественно выводить:
«Столица Алданского края — поселок Н е з а м е т н ы й.
Октябрь, 5-го дня 1927 года.
Мы, нижеподписавшиеся, Билибин Ю. А. — с одной стороны, Бертин Э. П. — с другой стороны и Бертин В. П. — с третьей стороны, как третейский судья, заключили настоящий договор в нижеследующем:
I. Обе стороны под строгим наблюдением третьей будут пить чистейший спирт.
II. Пить оный будут из чайника, вместимостью два литра».
— Чайник? Не доводилось…
— Струсил, бродяга?
— Давай: чайник — так чайник…
«III. Пить из оного чайника, не отрываясь, пока не опорожнится, постепенно наклоняя оный вниз и лия беспрерывной струей».
— Лия?
— Лия!
— Беспрерывно?
— Беспрерывно!
— Пиши!
«IV. Первым пьет Билибин Ю. А., вторым — Бертин Э. П.
V. Кто чайник выпьет, тот и выиграет: Билибин Ю. А. — Чукотку, Бертин Э. П. — Колыму.
Подписи».
Расписались. Билибин сбегал в свою хибару, принес несколько бутылок спирта, быстро наполнил чайник и провозгласил:
— За Чукотку!
Расставив прописным азом ноги, запрокинув кудлатую голову, широко открыв рот, он поднял чайник и осторожно стал наклонять его. Тугая, витая струя забуравила, чайник медленно наклонялся все круче. Билибин покачивался. Струя задрожала, стала утончаться и вдруг оборвалась. Билибин опрокинул чайник и всем торжественно показал, что в нем не осталось ни капли.
— Твой черед, бродяга!
Эрнест так же широко расставил ноги и так же бодро заявил:
— За Колыму!
Начал он пить, сладко прищурясь и блаженно расплывшись в улыбке. Потом струя стала попадать на усы и подбородок.
Билибин запротестовал:
— Лия! Ровно лия!
На лбу Эрнеста бисером выступила испарина, в глазах задрожали слезы, он поперхнулся, закашлялся… Билибин взял из его рук чайник:
— Эх, бродяга, проиграл свою Колыму, а я уж так и быть: допью твой спирт за свою Чукотку! Жаль, мало оставил.
— Обманул, комариная душа! В первый чайник воду налил!
— Воду! — подтвердил Билибин и захохотал: он был страшно доволен розыгрышем.
Когда лег снег, с Незаметного на станцию Невер потянулись обозы лошадей, оленей и верблюдов. Кому пофартило, уходили в новеньких, в золотоскупке отоваренных сапогах и кожанках. А кому фарт не улыбнулся, плелись в порванных ичигах и потрепанных ватниках, уложив весь свой скарб на рогульки. По всему семисотверстному тракту полилась горестная, на старинный мотив «Бродяги», «Алданка».
Билибин выезжал с Незаметного в кибитке. Его провожали и Вольдемар Петрович, и Татьяна Лукьяновна, и Эрнест. Когда окованные железом полозья заскрипели, он весело крикнул:
— До скорой встречи, догоры! На Чукотке, Эрнест Петрович!
— На Колыме, Юрий Александрович!
— Проиграл ты свою Колыму! — И во все горло подхватил блуждавшую по Незаметному «Алданку»:
И сказка о царстве Ваала:
Алдан — золотая река —
Слабых манить перестала,
А сильных все дальше звала!
С Алдана Билибин привез уйму геологических идей — хватило бы на капитальный научный труд. Но Юрий Александрович составил лишь краткое геологическое описание Алданского золотоносного района, а остальное отложил до будущих времен.
Всю зиму он обивал пороги Геологического комитета, Академии наук, трижды выезжал в Москву в трест «Союззолото», чуть ли не каждый день бегал на канал Грибоедова, в ленинградскую контору этой организации. Всюду доказывал, убеждал, утверждал, что на Колыме есть богатое золото и нужно без промедления снаряжать экспедицию.
Приводил все доводы. Зачитывал записку Розенфельда. Рассказывал легенды о Бориске. Развивал гипотезу о золотом Тихоокеанском поясе. Наизусть цитировал высказывания Ленина о золоте и установки только что прошедшего XV съезда партии, где обсуждался вопрос развития золото-платиновой промышленности.
Солидных людей, занимавших важные посты в Геолкоме и Союззолоте, убеждал, что без золота, не имея больших соцнакоплений, и пятилетку не построишь: нужно закупать заграничную технику, приглашать зарубежных специалистов и за все расплачиваться золотом, только золотом…
Его, молоденького инженера, бороду он сбрил и выглядел гораздо моложе, чем на Алдане, выслушивали с должным вниманием. Но когда Юрий Александрович заговаривал о колымском золоте, то многие втайне посмеивались: фантазер, прожектер.
Наступил апрель, время весновок. Апрель звал в поле. По геолкомовским коридорам, тесно заставленным ящиками с образцами пород, сновали такие же молодые, как Билибин, горные инженеры. Они тоже кого-то убеждали, кому-то что-то доказывали, рвались на Хибины, на Кавказ, на Урал, на Алтай.
